Е. Нарбут. «Роман Э.М. Ремарка "Искра жизни" в контексте текстов-доноров»

С середины 50-х годов в Советском Союзе начинается так называемая оттепель — период перехода от тоталитарного режима, репрессий, времени засилья антигуманной идеологии и несправедливости к новому времени, где в небольшой мере нашлось место гуманности и демократии. С наступлением новой эпохи к советским людям пришли и многие запрещенные книги, в том числе и так называемая лагерная литература, порожденная существованием огромного числа «исправительных учреждений», где были вынуждены находиться ни в чем не повинные люди. Возникла острая необходимость рассказать о пережитом, приоткрыть завесу беспредела и ужаса того времени, поэтому появляются такие имена, как А. Солженицын, Е. Гинзбург, В. Шаламов и многие другие. Публикуются также и коммунистически ориентированные авторы (В. Шелест, Б. Дьяков, В. Вяткин). Большинство авторов — это люди, прошедшие через ГУЛАГ, через аресты, тюрьмы, допросы, пытки, карцеры, камеры смерти, этапы. Они работали на лесоповале и в рудниках, голодали, болели, теряли своих товарищей по несчастью. Но в нечеловеческих условиях, при любых обстоятельствах они умели отстоять свое достоинство. Они утверждали необходимость борьбы человека за себя, утверждали ценность человеческой жизни там, где попраны все нравственные принципы.

Лагерная литература представлена произведениями различных жанров, таких как романы, повести, рассказы, исторические хроники, очерки, воспоминания, письма, дневники. Кроме этого, издавались и издаются научно-исследовательские работы на эту трагическую тему. Однако тема эта, несмотря на ее громадность, исследована поверхностно, и многие проблемы, связанные с жизнью в ГУЛАГе, все еще требуют тщательного изучения.

Лагерная литература издавалась и в Советском Союзе, и в Германии. Наряду с оригинальными произведениями русских авторов на лагерную тему публиковались и переводные произведения зарубежных авторов, в том числе произведения немецких писателей — Б. Апица, В. Бределя, А. Зегерс и других. В немецкой литературе существует множество книг на лагерную тематику, написанных как бывшими узниками, так и писателями, которые избежали участи заключенных концентрационных лагерей. К числу наиболее известных относятся роман Э.М. Ремарка «Искра жизни» и роман Б. Апица «Голый среди волков». Оба романа переведены на русский язык. Первый существует в четырех переводах, второй — в двух.

Переводы названных романов Э.М. Ремарка и Б. Апица осуществлялись в разное время. Перевод романа Б. Апица «Голый среди волков» появился в 1961 году, первый перевод романа «Искра жизни» был опубликован в 1966 году, а новые переводы «Искры жизни» вышли в 90-е годы XX века — после краха коммунизма в России. Действие романа происходит в фашистском концентрационном лагере Меллерн. В качестве модели описания Ремарк взял один из наиболее известных немецких лагерей — Бухенвальд (см., например: [Schneider: 9], [Straub: 290]). Ремарк описывает будни концентрационного лагеря — голод, издевательства фашистов над заключенными, пытки, работу заключенных, весь лагерный быт, но тем более сильное впечатление производит на читателя эта так называемая будничность. Однако, несмотря на нечеловеческие условия существования, узники находят в себе силы для сопротивления.

Естественно, что все четыре перевода романа «Искра жизни» — К. Гончарука и В. Неклюдовой, В. Котелкина, Р. Эйвадиса и М. Рудницкого — не могли не оказаться в силовом поле русской лагерной прозы. Поэтому небезынтересно посмотреть, в какой мере и насколько продуктивно тексты русской лагерной прозы были использованы в качестве донорского материала при переводе романа Э.М. Ремарка «Искра жизни» на русский язык. Под текстом-донором мы понимаем не какой-либо конкретный текст, а некую совокупность текстов близкой тематики, которые могут послужить для переводчика источником решения ряда переводческих задач, возникающих при воссоздании соответствующего оригинала средствами русского языка (подробнее об идее текстов-доноров см.: [Нарбут: 3—5]).

Между исходной литературой, литературой принимающей (второй) и переводной литературой существуют до сих пор полностью не раскрытые силовые линии, которые оказывают существенное влияние на результаты процесса перевода. Одной из таких линий, требующих глубокого исследования, является связь, которая может существовать или возникать как между оригинальными произведениями двух литератур, так и между переводным произведением и оригинальными произведениями принимающей литературы. При этом мы исходим из гетевской идеи всемирной литературы, которая предполагает помимо прочего и обращение авторов в разных странах, пишущих на разных языках, к одним и тем же проблемам, фактически ко всему многообразию человеческой жизни. Именно поэтому в разных странах возникали произведения, близкие по содержанию, по идейным установкам, по художественным решениям, именно поэтому разрабатывается типология мировой литературы [Неупокоева: 255].

Рассуждения о возможности использования произведения принимающей литературы в качестве текста-донора мы находим у многих писателей, переводчиков, переводоведов. Так, А. Курелла писал, что переводчик «должен знать реалии, связанные с материалом и темой переводимого произведения. Этот необычайный фактор часто недооценивают, порой даже забывают о нем. Кроме книги, которую я перевожу, придется прочитать много других книг, чтобы знать, как в ту эпоху именовались различные предметы и как с тех пор изменились их названия» [Курелла: 418]. Сказанное А. Куреллой имеет непосредственное отношение к переводу немецких романов о концлагерях.

Для переводчика художественного произведения важно не то, как те или иные слова существуют в словаре, а то, как они функционируют в составе аналогичных по тематике и стилю художественных произведений на языке перевода. Очень определенно о возможностях использования текста-донора высказался в свое время В.Е. Шор: «Успеху перевода во многом может способствовать ориентация на аналогичные стилистические сферы в отечественной литературе» [Шор: 473]. Разумеется, абсолютно тождественных текстов на разных языках быть не может, но переводчик должен учитывать ожидания читателей, потому что текст перевода художественного произведения воспринимается читателями так, как будто он и есть оригинал. И обеспечить эту близость к оригиналу помогут тексты-доноры на переводном языке.

Однако наряду с текстами-донорами, привлекаемыми из литературы переводного языка, существует и другой вид донорства — опосредованное донорство. Об этом виде можно говорить в тех случаях, когда в родном языке трудно найти вспомогательный материал для перевода оригинала. Тогда на помощь переводчику могут прийти другие переводы данного произведения. О подобной форме донорства писал, в частности, А. Санг. Он подчеркивал, что сопоставление нескольких переводных версий одного и того же произведения дает более выразительную картину стиля и уровня перевода, а также проблем, связанных с этой работой, чем простое сопоставление перевода и оригинала [Санг: 347].

О важной роли подобной переводной множественности писал и Л. Озеров: «Стоит сравнить переводы гейневской «Лорелеи», сделанные на протяжении огромного времени (от Каролины Павловой и Л. Мея до наших современников), чтобы понять, почему мы все же отдаем предпочтение переводу Александра Блока. Но не будь многочисленных переводческих попыток в прошлом, Блок не добился бы столь блистательного результата» [Озеров: 250]. Таким образом, Озеров рассматривает предыдущие переводы как своеобразную подпитку переводов нового времени, т. е. в определенной мере предыдущие переводы также могут рассматриваться как тексты-доноры. Естественно, что воздействие всех этих переводов-предшественников на конкретные переводы последних лет не носят, как правило, непосредственного характера.

Еще одним типом текстов-доноров являются переводы переводимого произведения на другие языки. О том, как иноязычные переводы могут помочь переводчику, читаем в автокомментариях К. Суреняна. Анализируя свою работу по переводу Достоевского на армянский язык, он отмечал, что при переводе вынужден был обращаться к английским переводам произведений русского писателя, и эти переводы помогали ему найти свой собственный путь [Суренян: 252].

Однако не всегда тексты-доноры являются тем спасательным кругом, который помогает переводчику найти достойный вариант перевода. Неправильный выбор донорских текстов на языке перевода может привести к заметному искажению оригинала. Об этом свидетельствуют, например, наблюдения Р. Райт-Ковалевой: «В романе «Фру Мария Груббе» датского писателя Якобсена действуют богачи и нищие, невоспитанные и хорошо воспитанные рыцари, монахи, придворные шлюхи и графини. Но все это происходит в Дании XVII века, — а об этом-то переводчик начисто забыл. И оттого, что он называет Деву Марию (Богоматерь) — Богородицей, а знатная дама пишет в письме к столь же знатной сестре: «И любви-то моей к нему с гулькин нос оста-лося», оттого, что шут разговаривает, как скоморох при Иоанне Грозном, а рыцарь не то как опричник, не то как боярин, — у читателя возникают привычные ассоциации с русской жизнью: у тех, кто постарше, — с романами Лажечникова и даже с «Князем Серебряным», у тех, кто помоложе — с отрывками из хрестоматий по истории русской литературы. Пропал местный колорит, пропала Дания XVII века, выросло никогда не существовавшее московское княжество с «заморскими гостями», иноземными именами и названиями и со специфической, ярко окрашенной чисто русским колоритом, речью. Пропал и автор, — вместо него появился посредственный русский беллетрист прошлого века» [Райт-Ковалева: 18]. В таких случаях есть основания говорить о некоторой опасности донорства. Образно говоря, в приведенном фрагменте переводчик перелил в свой текст «не ту кровь». Из этого следует, что техника использования текста-донора должна быть весьма тонкой. Оттого, что именно переводчик привлечет из кладовой отечественной литературы, в немалой степени зависит конечный результат перевода.

Возвращаясь к лагерной литературе и к роману Э.М. Ремарка, следует сказать, что лагерный быт на территории Германии был в значительной мере схож с лагерным бытом советских лагерей от Соловков до Колымы. Схожесть быта в лагерях Германии и СССР отражалась в лексических единицах, обозначающих лагерные реалии, различные стороны лагерной жизни. Достаточно назвать распространенные слова русской лагерной лексики: лагерь, зона, вышки, барак, охрана, поверка и немецкие слова Lager, Zone, Turm, Baracke, Posten, Appell и многие другие. В данной статье мы обратимся к функционированию лагерных слов, которые используются в романе «Искра жизни». Для этого мы проведем их сопоставительный анализ на материале ряда текстов русской и немецкой лагерной прозы, а также текста романа Э.М. Ремарка и его переводов на русский язык. В качестве материала для анализа мы взяли фрагменты описания лагеря (лагерной зоны), которые имеются в очень многих произведениях на лагерную тематику. Обратимся сначала к примерам из русских авторов.

Так, В.В. Горшков в своих воспоминаниях пишет: «Посмотрев вперед, я ничего не увидел, кроме грязи. И только когда мы прошли еще метров сто, разглядел сначала тесовую вышку на четырех ногах из подтоварника и разбегавшуюся от нее в стороны ограду из колючей проволоки, а подойдя еще ближе — сливающиеся с общим черным фоном приземистые горбы длинных землянок, политых гудроном» [Горшков: 295]. Е.С. Гинзбург рисует лагерную зону по-своему: «Вот она — зона. Колючая проволока, симметричные вышки, скрипучие ворота, алчно разинувшие зев навстречу нам» [Гинзбург: 308]. К. Воробьев дает следующее описание лагеря: «Саласпилсский лагерь командного состава «Долина смерти» раскинулся на правом берегу Западной Двины, на голой, открытой со всех сторон местности. Четыре пулеметные вышки и шестнадцать ходячих часовых охраняют пленных. Между густых рядов колючки, оцепившей и образовавшей лагерь, на метр от земли высятся мотки проволоки-путанки «Бруно». Лагерь обнесен частым строем сильных электрических фонарей, ярко освещающих ряды проволоки» [Воробьев: 51]. Н.Н. Болдырев вспоминает: «Прием на первом комендантском лагпункте. Территория огорожена двумя рядами колючей проволоки, и еще рядом колючки ограждена полоса внутри зоны, называемая предзонником. Всюду торчат вышки с охраной, в предзоннике на скользящих поводках бегают овчарки» [Болдырев: 93]. Писательское перо В. Шаламова рисует зону следующим образом: «Пересылка — огромный поселок, перерезанный в разных направлениях правильными квадратами зон, опутанный проволокой и простреливаемый с сотни караульных вышек, освещенный, просвеченный тысячей юпитеров, слепящих слабые арестантские глаза» [Шаламов: 155].

Для сравнения приведем фрагменты описаний лагерной зоны из произведений немецких авторов. Например, в воспоминаниях К. Фредрих содержится такое описание: «Das Frauenlager war umgeben von einem hohen, mit Stacheldraht bestückten Palisadenzaun, unterbrochen von Wachtürmen. Der Zaun gestattete keinen Blick hinüber und herüber. An ihm entlang lief innerhalb des Lagers ein breiter Streifen, der von keinem Gefangenen betreten werden durfte, da die Posten angewiesen waren, auf jeden, der dem Verbot zuwiderhandelte, sofort und ohne Anruf scharf zu schießen. Links vom Tor stand eine kleinere Baracke, die Ambulanz...» [Fraedrich: 192].

А. Зегерс в своем романе «Седьмой крест» изображает зону следующим образом: «Elektrisch geladene Stacheldrähte, Postenketten, Maschinengewehre hatten nie hindern können, daß die Geschehnisse der äußeren Welt nach Westhofen eindrängen» [Seghers: 191].

У Б. Апица зона представлена так: «...und blickte hinaus auf den weiten Appellplatz. Dort oben lag das breitgestreckte, flache Torgebäude mit dem Turm. Zwölf riesige Scheinwerfer waren an seinem Dach montiert. Sie spien ihr unbarmherziges Licht über den Platz in die Finsternis, wenn abends oder morgens das Lager angetreten war, und zerbälten mit ihren grellen Messern die müden Gesichter. Rund um den Turm der Laufgang, auf dem sich die Posten jetzt in der märzlichen Morgenkühle die Beine vertraten. Schnuppernd steckte das schwere Maschinengewehr seine Schnauze über das Geländer des Ganges ins Lager hinein» [Apitz: 49].

Описание П. Эппа весьма лаконично: «Hohe Holzzaüne, Stacheldraht und Wachtürme wurden sichtbar. Nach kurzem Marsch erreichten wir das Tor in einem dieser hohen Zaüne» [Epp: 77].

В. Софски, в свою очередь, так описывает лагерь: «Majdanek, das einmal 250000 Kriegsgefangene und Häftlinge aufnehmen sollte, bestand aus sechs separaten Feldern, jedes mit Stacheldraht und Todeszone gesichert, mit eigenem Zugangstor, eigenem Appellplatz, Galgen, Küchen- und Abortbaracke, Krankenrevier sowie 22 Wohnblocks» [Sofsky: 65].

Теперь представим выборку лексики тематической группы «лагерь», содержащейся в приведенных нами фрагментах в виде матрицы:

Из материалов приведенных текстов можно сделать предварительный вывод о том, что в русском языке слова «лагерь» и «зона» используются как равноценные синонимы, хотя в отдельных случаях проводится их дифференциация (например, у Болдырева). В то же время в немецком языке слово «Zone» как синоним слова «Lager» практически не употребляется, но используется для обозначения каких-либо лагерных объектов или для метафорического употребления (например, Todeszone). В русских текстах больше описательности — преобладают имена существительные, сопровождающиеся уточняющими определениями. Например, слово «вышки» у разных авторов сопровождается определением: «тесовые» — у Горшкова, «симметричные» — у Гинзбург, «караульные» — у Шаламова, «пулеметные» — у Воробьева. Если в немецких текстах повторяется одно слово «Stacheldraht», то в приведенных текстах на русском языке — большое разнообразие синонимичных вариантов этого понятия: это и «колючая проволока», и «ряды колючек», и «ряды колючей проволоки», и «ограда». В приведенных фрагментах из произведений немецких авторов такого разнообразия названий данного предмета нет. Только слово «Zaun» сопровождается в приведенной нами выборке гипонимами в форме сложных слов с уточняющим первым компонентом («Palisadenzaun», «Holzzäune»).

На материале проанализированных отрывков можно также сделать еще один предварительный вывод о том, что слова данной лексико-тематической группы, служащие для описания внешних атрибутов лагеря, в русской лагерной литературе представлены более широко и разнообразно по сравнению с произведениями на немецком языке. Очевидно, что подобные реалии произведений русской лагерной литературы так или иначе могут быть использованы при переводе произведений данной тематики.

Теперь рассмотрим аналогичный фрагмент из романа Э.М. Ремарка «Искра жизни» и его четырех переводов на русский язык. Ремарк дает следующее описание лагеря: «Die Wachen auf den Maschinengewehrtürmen waren halb am Schlafen, und auch hinter ihm blieb alles ruhig... Das Konzentrationslager Meilern döste friedlich in der Sonne. Der große Appellplatz, den die SS humorvoll den Tanzboden nannte, war nahezu leer. 509 lag auf der gegenüberliegenden Seite des Lagers, in der Nähe einer Gruppe von Holzbaracken, die durch einen Stacheldrahtzaun vom großen Arbeitslager getrennt waren. Sie wurden das Kleine Lager genannt» [Remarque: 11].

В сокращенном переводе, выполненном в 1966 году К. Гончаруком и В. Неклюдовой, читаем: «Часовые на вышках клевали носами, и позади него все было тихо. Он осторожно оглянулся. Концентрационный лагерь Меллерн мирно дремал на солнце. Большой аппельплац, который эсэсовцы называли «танцевальной площадкой», был почти пуст... 509-й лежал на противоположной стороне, неподалеку от деревянных бараков, которые были отделены от большого рабочего лагеря забором из колючей проволоки» [Ремарк / пер. К. Гончарука и В. Неклюдовой, № 2: 48].

У В. Котелкина этот абзац переведен так: «Он не услышал ничего подозрительного. Перед ним — полусонные охранники на башнях с пулеметами... Концлагерь Меллерн мирно дремал под солнцем. Большой плац для переклички, который эсэсовцы в шутку называли танцплощадкой, был пуст. Пятьсот девятый находился на противоположной стороне лагеря, у деревянных бараков — от большого трудового лагеря их отделял забор из колючей проволоки» [Ремарк / пер. В. Котелкина: 3].

Р. Эйвадис дает следующий перевод: «Он не услышал ничего подозрительного. Часовые на пулеметных вышках пребывали где-то посредине между сном и бодрствованием, позади тоже все было спокойно... Концентрационный лагерь Меллерн мирно дремал на солнце. Огромный аппель-плац, который эсэсовцы в шутку называли танцплощадкой, был почти пуст. 509-й находился на противоположной стороне лагеря, неподалеку от группы бараков, отделенных колючей проволокой от Большого рабочего лагеря» [Ремарк / пер. Р. Эйвадиса: 8].

И наконец в переводе М. Рудницкого находим такой вариант: «Но ничего подозрительного он не услышал. Часовые на пулеметных вышках замерли в полусонной неподвижности... Концентрационный лагерь Меллерн мирно нежился на солнышке. Просторный лагерный плац-линейка, прозванный весельчаками из СС танцплощадкой, был почти безлюден. Пятьсот девятый лежал в противоположном конце зоны, там, где жались друг к другу деревянные бараки, отрезанные от большого, Рабочего лагеря забором из колючей проволоки» [Ремарк / пер. М. Рудницкого: 5].

Представим слова лексико-тематической группы «лагерь» из приведенных текстов в виде аналогичной матрицы.

Несмотря на небольшой объем выборки, по ней можно сделать вывод о разном подходе переводчиков к работе с оригиналом. Колонки матрицы обнаруживают, например, далеко не оптимальный выбор В. Котелкиным лексических соответствий при работе над переводом. В. Котелкин использует такие недостаточно адекватные соответствия, как «башни с пулеметами», «плац для переклички». На наш взгляд, данные словосочетания при описании концентрационного лагеря подходят в меньшей мере, так как они скорее ассоциируются у читателя с военной терминологией, чем с лагерной. Это несколько искажает смысл фрагмента. Кроме того, он единственный из четырех переводчиков романа в качестве соответствия к слову «Wache» дает эквивалент «охранники». Однако на вышках в концентрационных лагерях стояли именно часовые, поэтому думается, что в данном контексте предпочтительнее было бы употребить в качестве соответствия исходному слову или слово «часовые», что делают три других переводчика, или слово с собирательным значением «охрана». Что касается перевода М. Рудницкого, то он один употребил при переводе исходного слова «Lager» русское соответствие «зона». Выбор М. Рудницким слова «зона» можно признать приемлемым, поскольку в данном контексте это понятие удачно сочетается со стилем оригинала и в полной мере отражает лагерную действительность. И здесь можно говорить о том, что переводчик фактически использовал «донорскую кровь» русской лагерной литературы, тем самым приблизив свой перевод к ожиданиям русского читателя, сделал описание более привычным для него, более легко воспринимаемым. Подобный подход — весьма перспективный путь решения переводческих задач. При переводе иноязычного произведения на лагерную тему переводчик не может упускать из виду другие произведения этой тематики как на исходном языке, так и на языке перевода, которые представляют собой сообщество текстов, объединенных лагерной тематикой.

Сравнив приведенные фрагменты, можно предположить, что при описании лагерной жизни существует определенная типология обозначаемых понятий как в русской, так и в немецкой литературе. Воспользовались ли русские переводчики Ремарка текстами-донорами? Если сопоставить выборку из произведений русской лагерной литературы и переводов романа Э.М. Ремарка «Искра жизни», то мы увидим, что и авторы, и переводчики романа употребляют одинаковые лексемы (например: зона, лагерь, часовые, вышки, колючая проволока, охрана). Сравнив таким же образом отрывки из произведений немецкой лагерной литературы и романа «Искра жизни», мы получим определенный набор слов, употребляемых немецкими авторами (например: das Lager, das Maschinengewehr, die Wachtürme, der Stacheldraht, der Appellplatz, die Baracke). Следовательно, на основе рассмотренного материала мы в известной мере можем говорить о некоем «лагерном» гипертексте. На наш взгляд, вся лагерная литература — это один гипертекст, созданный множеством авторов и представляющий собой сообщество текстов-доноров, необходимых для переводчика. Следовательно, в качестве текстов-доноров могут выступать прежде всего:

а) оригинальные тексты литературы языка перевода;

б) тексты переводов других произведений этой же тематики;

в) тексты других переводов переводимого произведения.

Таким образом, тексты-доноры при переводе с немецкого языка на русский произведений лагерной тематики могут делиться на: произведения оригинальной литературы, посвященные немецким лагерям; аналогичные произведения на языке перевода; переводы других произведений на язык принимающей литературы; уже имеющиеся переводы данного произведения на переводной язык; переводы этого произведения на другие языки; переводы аналогичных произведений на другие языки; соответствующую историческую, документальную и иную литературу по данной тематике. Текст-донор — это своеобразный поставщик материала для перевода. Тексты-доноры можно рассматривать как промежуточное звено между произведениями оригинальной литературы и литературы принимающей.

Э.М. Ремарк создал свой роман, изучив огромное количество различных документов, материалов, художественных произведений на данную тематику, воспользовавшись записями личных встреч с бывшими узниками концентрационных лагерей. Этот роман вошел в контекст литературных произведений лагерной литературы, которые были созданы как до него, так и после него. Оказавшись переведенным на русский язык, роман «Искра жизни» вошел и в контекст русской лагерной прозы.

Цитируемые источники

1. Болдырев Н.Н. Зигзаги судьбы // Поживши в ГУЛАГе. — М.: Русский путь, 2001. — С. 75—140.

2. Воробьев К.Д. Это мы, господи!..; Вот пришел великан... — М.: Кн. палата, 1988. — 320 с.

3. Гинзбург Е.С. Крутой маршрут: Хроника времен культа личности. — Магадан: Кн. изд-во, 1992. — 733 с.

4. Горшков В.В. Мне подарили мою жизнь // Поживши в ГУЛАГе. — М.: Русский путь, 2001. — С. 247—358.

5. Ремарк Э.М. Искра жизни / пер. К. Гончарука и В. Неклюдовой // Кубань. — 1966. — № 1. — С. 47—70; № 2. — С. 55—75; № 3 — С. 60—74; № 4 — С. 57—75.

6. Ремарк Э.М. Искра жизни / пер. В. Котелкина. — М.: Вита-Центр, 1992. — 346 с.

7. Ремарк Э.М. Искра жизни / пер. Р. Эйвадиса. — СПб.: Кристалл, 2001. — 415 с.

8. Ремарк Э.М. Искра жизни / пер. М. Рудницкого. — М.: Вагриус, 2002. — 431 с.

9. Шаламов В.Т. Колымские рассказы: Кн. 2. — М.: Русская книга, 1992. — 432 с.

10. Apitz В. Nackt unter Wölfen. — Leipzig: Verlag Philipp Reclam jun., 1988. — 400 S.

11. Epp P. Ob tausend fallen... — Bielefeld: Christliche Missions-Verlags-Buchhandlung, 1997. — 207 S.

12. Fraedrich K. Im GULAG der Frauen. — München: Universitas Verlag, 2004. — 365 S.

13. Remarque E.M. Der Funke Leben. — Köln: Kiepenheuer & Witsch, 1998. — 401 S.

14. Seghers A. Das siebte Kreuz. — Moskau: Verlag fur fremdsprachige Literatur, 1949. — 407 S.

15. Sofsky W. Die Ordnung des Terrors: Das Konzentrationslager. — Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag, 2004. — 390 S.