А.С. Поршнева, О.И. Праздничных. «Концепт "наци" в эмигрантских романах Э.М. Ремарка»

Немецкий писатель Эрих Мария Ремарк (1898—1970) принадлежит к числу деятелей культуры, покинувших Германию после прихода к власти национал-социалистов в 1933 г. Его романы эмигрантской тематики — «Возлюби ближнего своего» (1941) «Триумфальная арка» (1945), «Ночь в Лиссабоне» (1962), «Тени в раю» (1967) и «Земля обетованная» (1970) — образуют так называемую эмигрантскую пенталогию.

Несмотря на значимость темы эмиграции в творчестве Ремарка, он долгое время не воспринимался как автор-эмигрант (Exilautor) [13. С. 4] и не включался в контекст немецкой эмигрантской литературы. Немецкие исследователи его творчества уделяют основное внимание роману «На Западном фронте без перемен», его рецепции и эстетической оценке [см.: 13, 14]. Как отмечает А. Маркин, в Германии о нем помнят как об авторе одного романа [4. С. 5]. Эмигрантские романы Ремарка рассматривались в основном в рамках биографического и психоаналитического подходов: эмиграция трактовалась как причина сильных психологических травм писателя, нашедших выражение в его произведениях [см.: 7, 15, 16]. Специфика художественного мира эмигрантской прозы Ремарка практически не попадала в поле зрения исследователей.

Ранее нами была изучена пространственная и сюжетная организация эмигрантских романов Э.М. Ремарка [6], что во многом заполнило обозначенную лакуну. С нашей точки зрения, данное исследование может быть дополнено анализом особенностей концепта «наци», очень значимого для этого автора.

Цель настоящей статьи — построить модель концепта «наци» для каждого романа (в хронологическом порядке), сравнить наполнение концепта с его объективным наполнением и проследить эволюцию данного художественного концепта в творчестве писателя. Для начала определим понятие художественного концепта.

Концепт — это одно из основных понятий в когнитивной лингвистике, поскольку предметы и явления действительности откладываются в сознании индивидуума в виде идей, образов, обобщений. К проблеме концепта одним из первых обратился С.А. Аскольдов. Он разделял концепты на две группы: «Концепты познания — общности, концепты искусства — индивидуальны. <...> К концептам познания не примешиваются чувства, желания, вообще иррациональное. Художественный концепт чаще всего есть комплекс того и другого, т. е. сочетание понятий, представлений, чувств, эмоций, иногда даже волевых проявлений» [1. С. 270]. Эту же мысль развивает Л.Г. Бабенко с соавт.: «Концептуализация мира в художественном тексте, с одной стороны, отражает универсальные законы мироустройства, а с другой — индивидуальные, даже уникальные, воображаемые идеи. Степень соответствия универсальных и индивидуально-авторских знаний в художественной картине мира текста может быть различна: от полного совпадения, тождества — до разительного несовпадения, полного расхождения» [2. С. 131].

Исходя из сказанного, можно сделать предположение, что концепт «наци» в осмыслении Ремарка будет отличаться от его «универсального» понимания. Наша задача — сравнить концепт познания «наци» с художественным концептом «наци».

Как правило, содержание концептов познания закреплено в словарях. Обратимся к словарю иностранных слов: «Нацист — приверженец нацизма, член германской фашистской партии. Нацизм — одно из названий германского фашизма. Фашизм — 1) общее название социально-политических движений шовинистической и расистской идеологии и государственных режимов тоталитарного типа; 2) в узком смысле — феномен политической жизни Италии и Германии 20—40-х гг. XX в.» [3. С. 408, 655].

Данные определения являются полностью нейтральными и представляют нам нацистов лишь с одной стороны: они поддерживают нацистскую идеологию и являются членами национал-социалистической партии Германии. Что касается фашизма, ключевыми в его определении являются слова «шовинистический», что означает крайнюю агрессивную форму национализма, «расистский», что подразумевает неравноценность человеческих рас, и «тоталитарный», означающее фактическую ликвидацию конституционных прав и свобод и репрессии против оппозиции [3. С. 716, 514, 625]. Таким образом, словарное определение слова «нацист», казавшееся нейтральным на первый взгляд, при более подробном рассмотрении оказалось связанным с агрессией в различных формах ее проявления.

Если негативная оценка универсального концепта «наци» передается имплицитно, т. е. заложена в значении слов, объясняющих суть явления, то с художественным концептом все обстоит иначе. Как уже упоминалось ранее, Э.М. Ремарк открыто осуждал нацизм, и его взгляды отражены в его произведениях: для передачи авторского понимания концепта часто используются эмоционально-оценочные, иногда даже бранные слова (тем не менее основную массу составляют нейтральные наименования), а также яркие образные сравнения, что будет подробно рассмотрено в данной работе.

Чтобы проиллюстрировать частоту употребления номинаций, удобно представить номинативное поле концепта в виде облака слов, так как, по мнению З.Д. Поповой и И.А. Стернина, ядро номинации могут составлять самые часто употребляемые номинации [см. 5].

Прежде чем приступить к анализу концепта в каждом из романов, хотелось бы отметить общую тенденцию в эволюции концепта: структура концепта со временем усложняется и растет, о чем свидетельствуют статистические данные. Так, в романе «Возлюби ближнего своего» нацисты непосредственно упоминаются 18 раз, в «Триумфальной арке» — 29 раз, в «Ночи в Лиссабоне» — 42 раза. В романе «Тени в раю» номинации встречаются куда чаще: 96 раз. В романе «Земля обетованная» номинаций еще больше: 133. По нашему мнению, это обусловлено, во-первых, более тщательным осмыслением своего жизненного опыта Ремарком ближе к концу жизни, а во-вторых, территориальным фактором.

Действие первых трех романов происходит в Европе, последних двух — в Америке. Казалось бы, Европа гораздо опаснее, чем Америка, ведь почти в каждой стране либо действуют агенты гестапо, либо установлены коллаборационистские режимы. Большую проблему для эмигрантов представляют местные жандармы: немецких эмигрантов высылают из одной страны в другую, а если ловят повторно, то дают тюремный срок. Быть может, именно поэтому у скитальцев не было времени думать о том, что происходило с их страной, некогда было предаваться воспоминаниям и размышлениям. В то время как в Америке они были вдали от опасности, вдали от войны и могли, наконец, не скрываться. Однако те, кто привык годами быть в бегах, больше не могли жить так, как прежде, как нормальные люди. Жизнь в Америке оказалась еще сложнее, поскольку здесь опасность шла не извне, а изнутри — воспоминания, кошмары, мрачные мысли не дают жить спокойно тем, кто остался в живых.

Действие первого романа эмигрантской пенталогии — «Возлюби ближнего своего» — происходит после захвата власти нацистами. Место действия — страны Европы: Австрия, Чехия, Швейцария, Франция. Большую часть повествования составляют злоключения эмигрантов, не имеющих вида на жительство, — местная полиция, жандармы, пограничный контроль, голод и нищета, жестокость и безразличие людей и, конечно, страх перед тайными агентами гестапо, или шпиками, как их называют в романе. Сами нацисты здесь несколько отходят на второй план.

В романе встречаются следующие наименования нацистов: Gestapo, Spitzeln, Detektiven, die Boche, die Bande, deutsche Nazipartei (die Partei), Staatspolizei (die Polizei), echter Arier, deutsche Agenten (рис. 1).

Рис. 1. Облако слов концепта «наци» в романе «Возлюби ближнего своего»

Глядя на рис. 1, мы можем убедиться, что чаще всего эмигранты сталкиваются с Detektiven, Gestapo, Agenten и Spitzeln. Все четыре наименования взаимосвязаны: немецкая тайная полиция располагает огромным количеством агентов и шпионов как в Германии, так и за ее пределами. Опасность встречи с такими агентами очевидна: беженец из Германии, не имеющий вида на жительство в другой стране, подвергнется высылке на родину, а там угодит в руки гестапо или в концлагерь.

Некоторые из этих слов содержат ярко выраженную отрицательную коннотацию, например, французское слово boche, которым французский таможенник называет главного героя в порыве гнева. Авторское понимание остальных номинаций раскрывается через контекст.

Например, возьмем номинацию «гестапо»: «Steiner hatte richtig kalkuliert. Ammers dachte gar nicht daran, ihm zu misstrauen. Der Gehorsam und die Angst vor der Gestapo saßen ihm viel zu sehr in den Knochen» [11. С. 268]. Здесь речь идет об доносчике Аммерсе, который, несмотря на свой суеверный страх перед гестапо (в дословном переводе — «повиновение и страх перед гестапо сидел глубоко у него в костях»), сотрудничает с ним и выдает беженцев из Германии. В этом и заключается принцип действия гестапо: жестокость внушает страх за собственную жизнь и благополучие и принуждает к сотрудничеству.

Контексты других номинаций, таких как Spitzeln, Detektiven и Agenten, показывают, что одна из ключевых задач эмигрантов — не попасться на глаза шпикам, ничем не выдать свой статус. В среде эмигрантов существует ряд советов по этому поводу: в каких отелях останавливаться, по каким адресам можно обратиться за помощью, в каких странах безопаснее и т. д. Так как шпионом может оказаться практически любой человек, в романе царит постоянная атмосфера недоверия, напряженности, подозрения.

На фоне большинства номинаций, так или иначе связанных с опасностью, выделяется словосочетание echte Arier. Оно употреблено по отношению к людям, разделяющим идеологию «расы господ» и агрессивно настроенных по отношению к евреям. Один из эпизодов романа посвящен инциденту, происшедшему в университете Вены. Под влиянием нацистской пропаганды австрийские студенты ополчаются против студентов-евреев. В итоге восемь суток заключения получают потерпевшие за провокацию драки. Один студент, тоже участвовавший в драке на стороне евреев и отбывающий восемь штрафных суток, учит остальных технике бокса: «Übt es, während ihr eure acht Tage absitzt wegen Aufreizung echter Arier zum Rassenhaß» [11. С. 139]. Студент прекрасно понимает, что произошла несправедливость, что наказание понесли невиновные. Данная номинация является, с одной стороны, иронической, а с другой — отражает горькую правду, заключающуюся в том, что нацисты ловко находили оправдания своим преступлениям.

Помимо прямых номинаций в романе встречаются другие детали, заслуживающие нашего внимания, — образные сравнения. Несмотря на то, что их всего два, они делают огромный вклад в формирование авторского концепта «наци».

Первое сравнение встречается, когда речь идет о человеке, который побывал в нацистском концлагере. Керн впервые смотрит на выходное свидетельство из концентрационного лагеря: «Es stimmte sogar in einer pedantisch ordentlichen und bürokratischen Weise, und gerade das machte das Ganze fast unheimlich — als käme jemand mit einer Aufenthaltserlaubnis und einem Visum aus dem Inferno wieder» [11. С. 189]. Концлагерь сравнивается с адом (Inferno) — вероятно, потому, что это первое знакомство героя с документом из учреждения, где людей ожидали одни нескончаемые пытки. Это первое в его жизни доказательство того, что слухи о концлагерях — не миф.

Второе сравнение носит сходный характер: «Man kommt ja selbst in das Teufels Küche, wenn man etwas wie Menschlichkeit verrät» [11. С. 316]. Сказанное относится к чиновнику, который не в праве отпустить Штайнера в последний раз встретиться с его умирающей женой, хотя и понимает, что случай исключительный. Штайнер тоже понимает чиновника: если тот отпустит Штайнера, то потеряет свой пост и сам станет узником гестапо. Нельзя сказать, что данная метафора является авторской, скорее она уже является общеязыковой и означает «попасть в переплет, в самое пекло», но если принять во внимание предыдущее сравнение и широкий контекст произведения, эта стершаяся метафора несколько оживает. Автор не случайно выбирает слова, связанные с дьяволом, дважды: он отказывается верить в то, что на такое способны люди.

Итак, на данном этапе художественный концепт «наци» включает в себя лишь три составляющие, отличающие его от универсального концепта «наци»:

— опасность (Spitzeln, Detektive, Gestapo);

— олицетворение зла, преисподней (Teufels Küche, Inferno);

— ироническая составляющая (echter Arier).

Следующий роман пенталогии — «Триумфальная арка» — написан в 1945 г. Действие происходит в Париже незадолго до начала Второй мировой войны. В данном романе, в отличие от предыдущего, нацисты упоминаются чаще, причем уже не в качестве тайных агентов, выслеживающих беженцев из Германии, а как воспоминания о пережитом опыте.

Главный герой романа — хирург, которого автор называет Равик, причем в самом начале романа сказано, что это не настоящее имя героя. Свое настоящее имя он уже забыл, поскольку вынужден скрываться и жить с чужим паспортом под чужим именем. Видя поступки и рассуждения героя, читатель приходит к выводу, что для него понятия нравственности, справедливости, долга, сострадания — далеко не пустой звук, т. е. это герой положительный. У главного героя есть антипод — отрицательный персонаж по имени Хааке. Он, в отличие от Равика, живет под своим именем, ни от кого не скрывается, бесчеловечен, жесток, мелочен и даже труслив, но, поскольку он нацист, ему позволено почти все.

Можно сказать, что этот конфликт является одним из основных в романе; он выводит на такие глобальные темы, как противостояние светлого и темного начал.

Опять же, большинство номинаций представляют собой нейтральные слова, если рассматривать их отдельно от контекста, но есть и редкие случаи, вызывающие особый интерес. В романе представлены следующие номинации нацистов: Nazi, Gestapo, Henkersknechte, Widerspruch der Natur, Deutschen, deutsche Truppen, sie, politische Gangster, Unterwelt, Scherge eines blutigen Regime, Kolonnen in Uniformen, Mörder, Schwein, Vieh (рис. 2).

Рис. 2. Облако слов концепта «наци» в романе «Триумфальная арка»

Из рис. 2 видно, что самым часто употребляемым названием является Nazi, вокруг него располагаются многочисленные другие номинации, которые все вместе образуют концепт. Среди этих номинаций есть нейтральные слова: Nazi, Gestapo, Deutschen, Kolonnen in Uniformen, deutsche Truppen. Сами по себе слова не несут в себе того субъективного значения, которое вкладывает в них автор. Решающим является контекст. Для примера возьмем один из контекстов слова Gestapo: «Berlin. Ein Sommerabend 1934; — das Haus der Gestapo; Blut; ein kahles Zimmer ohne Fenster; das grelle Licht nackter, elektrischer Birnen; ein rotbespritzter Tisch mit Riemen zum Festschnallen; <...> — und eine Stimme und ein lächelndes Gesicht, das freundlich erklärte, was mit der Frau geschehen würde, wenn man nicht gestand...» [8. С. 75].

Весь отрывок построен на контрасте: летний вечер обычно ассоциируется с прогулкой на свежем воздухе и другими позитивными образами, но привычный для нас сценарий летнего вечера прерывает слово Gestapo. Вместо прогулки — заключение в камере без окон, вместо мягкого солнечного света — пронзительный свет электрической лампы, вместо зеленых деревьев и цветов — кровь. Противоестественность происходящего подчеркивают слова с положительной коннотацией, употребленные в таком контексте. Нормальный человек улыбается, когда слышит радостную весть, когда разделяет счастье других, когда думает о родных и близких. Здесь же человек (которого, кстати, автор не называет человеком — в тексте присутствуют лишь лицо и голос) улыбается, сообщая, какие пытки предстоят женщине. Более того, он не просто сообщает об этом, он ласково разъясняет, т. е. для безымянного наци пытки — обычное и любимое занятие, и ему доставляет удовольствие рассказывать о них.

Помещая в одно предложение такие «несочетаемые» слова, автор показывает, насколько противоестественным и античеловечным по своей природе было явление нацизма и его приверженцы. В сходных контекстах и с той же целью автор употребляет следующие номинации: Henkersknechte, politische Gangster, Scherge eines blutigen Regime, Widerspruch der Natur.

Еще одна черта нацистского режима, которая попадает в поле зрения автора, — это двуличность, лживость, несоответствие лозунгов и деяний. Приведем в пример речь Морозова, русского эмигранта, живущего в Париже и следящего за событиями в Европе. Морозов рассуждает о том, что он живет в век фальшивомонетчиков: «Ihre Waffenfabriken bauen sie, weil sie Frieden wollen; ihre Konzentrationslager, weil sie die Wahrheit lieben, Gerechtigkeit ist der Denkmantel für jede Parteiraserei <...> und Freiheit ist das große Wort für alle Gier nach Macht. Falsches Geld! Falsches geistiges Geld! Die Lüge der Propaganda. Küchenmacchiavellismus» [8. С. 139].

Особенность этой речи состоит, опять же, в единстве контрастов. Если не брать во внимание контекст, можно смело сказать, что отрывок противоречит здравому смыслу. Но Морозов знает, что говорит: здравому смыслу противоречит политический режим Германии 1930—1940-х. Морозов обличает истинные намерения нацистов: оружейные заводы строятся вовсе не в мирных целях, в концлагерях обычно оказываются политические преступники, т. е. как раз те, кто говорит правду о существующей власти. Свобода здесь употребляется в чисто макиавеллианском смысле — как право на любые меры с целью создать государство с жесткой централизованной властью. Мысль автора ясна: нацистская Германия насквозь пропитана ложью, двуличие сквозит в каждом ее движении.

Важно отметить, что в приведенном отрывке Морозов не называет, о ком он говорит: в тексте встречается только местоимение sie и существительное Partei, но подобные вещи не нуждаются в уточнениях. Все взгляды того времени напряженно следили за развитием событий, многие понимали, что грядет и откуда придет опасность. Особенно хорошо это понимали беженцы из Германии, знакомые с гестапо и нацистскими концлагерями не понаслышке. Еще одна номинация, относящаяся к данной тематике — это politische Gangster.

Остальные номинации (Vieh, Schwein) относятся уже к конкретному нацисту — к Хааке. Выше мы уже обращали внимание на то, что Хааке занимает особое место в романе. Если нацистский режим в общем — это катастрофа в истории человечества, то Хааке — конкретный представитель нацистов в судьбе главного героя — катастрофа в жизни Равика. Вспоминая все, что связано с этой катастрофой, Равик не стесняется в выражениях, и прямо называет Хааке скотом, свиньей, а также убийцей. Однако больший интерес для нас представляют случаи без номинаций, когда оценка персонажа передается скрытыми средствами: «Er sah einen Siegelring mit einem Wappen in rotem Stein. Er kannte diesen Ring und die weiße, fleischige Hand wieder. Er hatte sie im Wirbel methodischen Wahnsinns gesehen, als er, zusammengebrochen neben dem Prügeltisch, aus einer Ohnmacht in grelles Licht zurückgeworfen wurde — Haake von ihm, vorsichtig zurücktretend, um seine tadellose Uniform zu schützen vor dem Wasser, das über Ravic geschüttet wurde» [8. С. 282].

В этом кратком эпизоде мы не находим прямых оценочных номинаций, но контекст говорит сам за себя. Во-первых, в этом и еще нескольких эпизодах романа автор заостряет внимание читателя на руках Хааке: они белые, мясистые, ухоженные, короткопалые. Эта деталь многое говорит о человеке — это жадный, властолюбивый, ленивый человек, который не любит делать черную работу сам. Во-вторых, замечание о том, что Хааке боялся замочить свой безупречный мундир, выдает в нем человека брезгливого, мелочного, трусливого, фанатичного. Руководить пытками в ходе допросов для Хааке — обычное дело, вид человеческих страданий никоим образом его не трогает, но мундир СС для него — святое. Обычную военную форму он бережет как зеницу ока, в то время как тысячи человеческих жизней и изломанных судеб ничего для него не значат.

Ознакомившись с персонажем подробнее, читатель приходит к выводу, что Хааке не является человеком выдающегося ума и высоких моральных принципов. Он не представляет собой ценности как личность — только как чиновник гестапо. Об этом как нельзя лучше говорит следующее сравнение: «Was geht mir selbst dieser Mensch noch an, dieses kleine, zufällige Instrument, dieses belanglose Werkzeug in einem Stück finsteren Mittelalters, einer Sonnenfinsternis in Mitteleuropa? <...> Er wusste, Haake war ein kleiner Beamte des Schreckens, und bedeutete nicht viel; — aber er wusste plötzlich auch, dass es unendlich wichtig war, ihn zu töten» [8. С. 337].

Хааке сравнивается с маленьким винтиком, незначительной деталью машины убийств и опасен тем, что является частью гестапо. Он не принимает решений сам, но исправно выполняет приказания. В данном отрывке присутствует еще одна метафора: гестапо сравнивают с явлением темных лет Средневековья, т. е. с инквизицией. Как мы увидим позже, это не единственное сравнение такого рода. У инквизиции и гестапо действительно много общего: все инакомыслящие преследуются, главным орудием являются запугивание, страх, признания в несовершенных преступлениях из людей вытягивают под пытками, у палачей в обе эпохи развязаны руки, в почете доносчики.

Художественный концепт «наци» приобретает в данном романе следующие значения:

— противоестественность (Widerspruch der Natur);
— преступность (Henkersknechte, politische Gangster);
— нечеловеческая жестокость, животное начало (Schwein, Vieh);
— двуличие (Falschmünzer);
— исполнительность, неспособность мыслить (Instrument, Werkzeug).

Следующий роман, «Ночь в Лиссабоне», описывает историю Йозефа Шварца, эмигранта из Германии, которого преследовали нацисты. Главный мотив повествования — стремление к свободе, счастливой жизни. Однако с этим мотивом тесно связан и другой — мотив опасности, преследования. Так или иначе, все опасности, угрожающие герою, исходят от нацистов.

В тексте романа встречаются следующие наименования нацистов: die Knechte der Gewalt, Schweine, Räuber, Mörder, Folterknechte, Berufsmörder, Verbrecher, Kraken, Kommisskaffern, die Barbaren, faustische Menschen, echter Herrenmensch, der Abgesandter Hitlers, Idiot, muskulöser Schwächling, Hitlerknecht, Rechthaberei, der nationalistische Klotz, Bullen, fremdartige Pfauen, die Deutschen, die SS, Hitlerjugend, junge Leute in Uniform, die Uniformierte, der Parteigenosse, Obersturmbannführer, der Unteroffizier, die Kulturträger des Dritten Reiches, ein echter Anhänger der Regierung (рис. 3).

Около половины номинаций составляют нейтральные наименования вроде Nazis, Deutschen, SS. Другая половина номинаций — контекстуальные синонимы нейтральных наименований (Verbrecher, Schweine, Kommisskaffern), и эти слова наиболее ясно выражают авторское отношение к нацистам, поскольку несут в себе сильную эмоциональную составляющую.

Рис. 3. Облако слов концепта «наци» в романе «Ночь в Лиссабоне»

Среди номинаций нацистов часто встречаются слова, обозначающие разного рода преступников, так как они совершили преступление против человечности. По причине их жестокости, на которую другие люди, как правило, не способны, автор иногда называет нацистов именами животных. Это значение выражают такие номинации, как Schweine, Räuber, Mörder, Folterknechte, Berufsmörder, Verbrecher, Bullen, Barbaren.

Следующий акцент сделан на том, что последователи Гитлера — люди недалекие, не умеющие принимать собственные решения, не умеющие отличить хорошее от плохого, а значит, легко внушаемые и исполнительные. В каждой из таких номинаций, как Knechte der Gewalt, Kommisskaffern, echter Herrenmensch, Abgesandter Hitlers, Idiot, muskulöser Schwächling, Hitlerknecht, nationalistische Klotz, fremdartige Pfauen, выражено отношение к приверженцам нацистского режима как людям умственно неполноценным.

Если мы обратимся к нейтральным номинациям, то увидим, что среди них неоднократно встречаются слова «мундир», «униформа»: alle in Parteiuniform, junge Leute in Uniform, die Uniformierte. У наци мундир заменил личность, форма заменила содержание. Мнение партии заменило собственное мнение, приказы правительства встали на место собственных стремлений.

Из этих составляющих складывается образ нациста в романе «Ночь в Лиссабоне». В целом это человек, не отличающийся особым умом, предпочитающий действовать силой, он «ведется» на красноречие оратора и не замечает, что на деле идеи «общего блага» оборачиваются античеловечными преступлениями. Такой человек становится упрямым фанатом идей, которые укоренились в его сознании.

Хотелось бы также остановиться на образных репрезентациях концепта наци, присутствующих в романе, так как именно они формируют образ нацистов как несущих смерть и представляющих угрозу жизни: «Ein Chauffeur in schwarzer SS-Uniform war am Steuer, und im Fond saßen zwei SS-Offiziere mit sehr bleichen Gesichtern. <...> Er [der Mercedes] wirkte tatsächlich wie ein Trauerwagen, in dem zwei Tote transportiert wurden. <...> Die schwarzen Uniformen, die Leichengesichter, die silbernen Totenköpfe, der schwarze Wagen und die Stille, die nicht mehr nach Rosen zu riechen schien, sondern schon nach bitterem Immergrün und Verwesung» [10. С. 134].

Данный отрывок наглядно иллюстрирует представление Ремарка о наци: для него наци означают страдания, гибель, траур, разложение. Здесь он заостряет внимание на внешнем виде, чтобы показать, что форма соответствует содержанию: офицеры СС — люди с «очень бледными лицами», «лицами мертвецов», так как они несут смерть. Интересный момент: в оригинале говорится, что воздух пах барвинком (Immergrün). Эта деталь связана с тем, что из барвинка плели погребальные венки, т. е. в тексте присутствует еще один символ смерти.

Сходный смысл несут еще два образных сравнения. Первая метафора — потоп (die Flut hat seit langem Deutschland und Österreich überschwemmt [10. С. 3]): нацисты представляют собой стихийную силу, которая крушит все на своем пути. Вторая — der schattenhafte Arm des Gestapo [10. С. 176] — вновь связывает нацистский режим со смертью и потусторонним миром.

Итак, в романе «Ночь в Лиссабоне» к концепту добавлены следующие значения:

— преступность, жестокость;
— глупость, ограниченность;
— отсутствие личности (Uniform);
— смерть (образные сравнения).

«Ночь в Лиссабоне» является последним романом эмигрантского цикла Э.М. Ремарка, действие в котором происходит в Европе. Мы видим, что в этом романе, как и в двух предыдущих, концепт «наци» приобретает дополнительные значения, не свойственные универсальному концепту. Большую роль при этом играют образные сравнения, раскрывающие представление автора о нацистах. В каждом последующем романе количество номинаций концепта растет, появляются новые стороны концепта, появляются случаи без лексических репрезентаций.

Действие первого их «американских» романов — «Тени в раю» — происходит уже «на другой планете» — в Америке. Главный герой, Роберт Росс, прибывает туда из Лиссабона на грузовом корабле. Прежде чем иммиграционные власти дают Роберту временное разрешение на проживание, он полгода проводит в американском лагере для интернированных на Эллис-Айленде. Для Роберта это привычное дело, ведь у него за плечами via dolorosa всех беженцев из Германии. Самым страшным испытанием для него оказывается свобода: опасность в Америке исходит не извне, а изнутри, ведь все кошмары прошлого остались в памяти.

В связи с тем, что в воспоминаниях Росс все чаще возвращается в прошлое, переживает его заново, обсуждает его с другими эмигрантами, количество номинаций в романе заметно больше, чем в предыдущих. Структура концепта в романе «Тени в раю» имеет более сложный характер.

Большинство номинаций остаются прежними или, по крайней мере, синонимичны предыдущим номинациям: Gestapo, Deutschen, SS, безличное местоимение man, die Bande, deutschen Soldaten, deutsche Patrouille, Obersturmbannführer, Schweine, armen Deutschen, Nazis, Kommandos, das Dritte Reich, Barbaren, Partei, Untersturmführer, Obersturmführer, Folterer, Räuberrasse, Mörder, Gruppenführer, Peiniger, Scharführer, Sturmscharführer, Sturmbannführer, Massenmörder. В глаза бросается большое количество названий должностей.

Наряду с ними в тексте романа встречаются абсолютно новые, ранее не использовавшиеся номинации: frühere Freunde, diese Leute drüben, Stolz der deutschen Nation, zwanzigjährige Recken, Krüppel und Schwarzhaarigen der Regierung, Schreckenmittel, Scheusal, Legionen, brüllende Kasernenhofschinder, tobende Demagogen, Gehorsamknechten, Uniformvergötzern, Urvolk, Teutonen, Katastrophe der Welt, Mordmaschine des 20. Jahrhunderts, Kleinbürger.

Как уже отмечалось, усложнение структуры концепта вызвано тем, что в Америке, вне опасности, у главного героя есть возможность взглянуть на явление нацизма целиком, а не только на ту часть и тех его представителей, с кем ему приходилось столкнуться (рис. 4).

Рис. 4. Облако слов концепта «наци» в романе «Тени в раю»

Из рис. 4 мы видим, что самыми часто употребляемыми номинациями неизменно остаются нейтральные Nazi, Deutschen, Gestapo, SS. Но если ранее эти номинации использовались только по отношению к нацистам, то в тексте данного романа наряду со своим прямым значением у них появляются и другие. Например, если раньше слово Nazi не вызывало никаких сомнений — это член нацистской партии, к которому автоматически прилагались глупость и врожденная жестокость, то теперь автор переосмысливает свою позицию, рассуждает о значении этого слова.

Здесь впервые появляется мысль о том, что нацисты на низших ступенях иерархии — обычные обыватели, простые люди, которые прилежно исполняют приказы и не несут ответственности за свои поступки, поскольку в их глазах ответствен тот, кто отдавал распоряжение: «Das wirkliche Grauen — der Kleinbürger, pflichtbewusst und schlau und mit gutem Gewissen bei der blutigen Arbeit, nicht anders als beim Holzsägen oder beim Fabrizieren von Kinderspielzeug» [12. С. 366].

Отсюда возникает вопрос, как соотносятся понятия «немец» и «нацист». Ответ неоднозначен. Например, повсюду за границей Германии считается, что каждый немец — нацист. Среди эмигрантов из Германии есть два мнения. Согласно первому, все кровавые события, произошедшие в Германии — дело рук нацистов, и немцы рассматриваются как потерпевшие: «Ihre Hoffnung, dass die Deutschen würden sich von den Nazis befreien, sank» [12. С. 419]. С этой точки зрения понятие «немец» шире, чем «нацист».

Согласно второму, нацисты и немцы — это одно и то же: «Die Nazis sind ja nicht vom Mars heruntergefallen und haben Deutschland vergewaltigt. Das glauben vielleicht noch jene, die Deutschland 1933 verlassen haben. Ich bin noch jahrelang dagewesen. Ich habe das Gebrüll im Radio gehört, das fette blutrünstige Geschrei in den Versammlungen. Das war nicht mehr eine Partei. Das war Deutschland» [12. С. 102].

Главный герой склонен принять вторую точку зрения: «Ich gehöre zu ihnen, dachte ich, ich gehöre zu dieser Horde von Mördern, es war mein Volk, ganz gleich, was ich mir am Tage auch vortäuschen mochte, ganz gleich, ob sie mich gejagt und verstoßen und ausgebürgert hatten. Die Wochenschauen mit ihren Zehntausenden von aufgerissenen, tobenden Mäulern zeigten nicht ein geduldiges, unwilliges Volk, dem befohlen worden war, es war das Urvolk selbst» [12. С. 305]. В глазах Роберта Росса каждый немец — потенциальный нацист. Нацисты быстро набрали популярность среди широких масс населения и победили на выборах из-за реваншистских настроений среди населения и недовольства Версальским договором. Большинство хотело видеть нацистов у власти и разделяло их агрессивную политику.

По ходу развития сюжета некоторые номинации приобретают более чем неожиданные значения. Так, например, в данном случае номинация SS относится к группе актеров: «Etwa zwanzig SS-Leute kamen auf mich zu. Ohne nachzudenken machte ich kehrt, um zu fliehen. — Film. Ziemlich echt, wie? — Was? — Gut gemacht, meine ich. — Ja. <...> Diese SS-Männer sprachen englisch, merkte ich jetzt» [12. С. 329]. В этом эпизоде герой переживает шок — восприятие нацистов как смертельной опасности так прочно укоренилось в его сознании, что первой его реакцией было убежать прочь, скрыться, и только потом пришло осознание, что он находится в Голливуде в съемочном павильоне, а толпа эсэсовцев — актеры в костюмах.

Подобная репрезентация нацистов неожиданна для героя, и он, придя в сознание, начинает рассуждать о том, что настоящие нацисты так же нелепы, как переодетые актеры: «Aber war es nicht immer, in all elf, zwölf blutigen Jahren, ein Aufstand der Komparsen gewesen, die sich endlich einmal als Helden gebärden wollten und nichts weiter wurden als eine Bande vulgärer Schlächter?» [12. С. 330].

Мы видим, что концепт теряет однородность. Понятие «наци» расширяется, нацисты предстают перед нами в ипостаси актеров. Стоит также отметить, что раньше представители нацистского режима были просто носителями отрицательных характеристик, но в данном произведении они подразделяются на нацистов «верхнего эшелона» и нацистов-исполнителей.

«Sie aussehen wie ein Gewittergoi! Wissen Sie, was das ist? Das, was sich die Krüppel und Schwarzhaarigen der Regierung drüben als Arier vorstellen! <...> Ich nehme an, dass es Hirsch ganz hübsch erschreckt hat» [12. С. 241]. В данном эпизоде Кан и Росс хотят восстановить справедливость и заставить мошенника по имени Хирш вернуть деньги, украденные у доктора-эмигранта. Кан — еврей, Росс — немец в эмиграции. Кан берет с собой Росса в качестве средства устрашения, потому что тот похож на «истинного арийца». Контекст еще раз подчеркивает противоестественность, нелепость, двуличность Третьего рейха: верхушка правительства далеко не похожа на арийцев, у них самих неарийское происхождение, однако их идеологию принимают за чистую монету «двадцатилетние герои», «гордость немецкой нации» и не видят в этом никакого несоответствия.

Таким образом, помимо ключевых характеристик концепта (жестокость, бездумная исполнительность, трусость, ограниченность), концепт наци приобретает дополнительные значения:

— он относится как к рядовым представителям, приверженцам идеологии (Urvolk, Teutonen, echter Arier), так и к правящей верхушке национал-социалистической партии (das Drittes Reich, die Regierung);
— автор приходит к пониманию, что слова «немец» и «нацист» синонимичны;
— нацизм как значимое историческое явление запечатлен в искусстве, номинации относятся к ролям в кинофильмах.

«Земля обетованная» — незаконченный роман Э.М. Ремарка. Сюжетная линия, а также многие персонажи романа очень напоминают «Тени в раю», однако, если говорить о концепте «наци», в данном романе он обладает наиболее сложной и развернутой структурой. Здесь полностью раскрываются как основные характеристики, так и те новые значения, которые намечались в романе «Тени в раю». Данный роман должен был подвести итог всем предыдущим романам цикла. Однако, если судить по развернутой, дополненной структуре концепта, в плане разворачивания концепта «наци» незавершенная «Земля обетованная», тем не менее, приобрела обобщающее значение.

Приведем несколько примеров, чтобы проиллюстрировать основные характеристики нацистов (рис. 5). Во-первых, наци представляют смертельную опасность, они даже хуже, чем смерть, так что многие эмигранты предпочитали самоубийство встрече с гестаповцами: «Sie hatte, wie viele Emigranten, Gift bei sich gehabt für den Fall, dass die Gestapo sie fände» [9. С. 92].

Рис. 5. Облако слов концепта «наци» в романе «Земля обетованная»

Во-вторых, гестапо и штурмовики остаются худшим кошмаром всех эмигрантов: «...geweckt durch das Schluchzen, Röcheln und die Schreie der Schlafenden, die noch im Traum von Gestapo, Gendarmen und S.S. Mördern gejagt wurden» [9. С. 13].

В-третьих, жестокость эсэсовцев не знает границ: «.aber wer konnte auch ahnen, dass man sich auch der Frauen und Kinder bemächtigen würde?» [9. С. 122] (цитата из неотправленного письма умершего эмигранта). Отправитель не находит слов, чтобы как-то назвать людей, поднявших руку даже на детей и женщин.

Пожалуй, самым ярким из новых образных сравнений в романе является сравнение нацистского режима с раком. Это заболевание становится причиной смерти второстепенных героев в четырех романах рассматриваемого цикла, но только здесь, в итоговом творении Ремарка рак становится метафорой. Рак — смертельное заболевание, при котором «эгоистичные» клетки начинают бесконтрольно копировать самих себя и паразитировать на других, здоровых клетках, уничтожая их и весь организм в целом. Такими смертоносными клетками в организме человечества, по мнению Ремарка, являются нацисты, которые поражают все живое вокруг себя и несут смерть и разрушение. Эта метафора, на наш взгляд, является как нельзя более точной, поскольку сравниваемые объекты имеют очень много общего.

Например, когда Джесси Штайн заболевает раком, Хирш напоминает ей о втором правиле Ланского катехизиса, где речь идет о гестапо: «Aber denke an Nummer zwei der Gesetze von Laon: Tu immer eine Sache zur Zeit, — sonst wirst du verwirrt, und die Gestapo fangt dich. Und deine Sache zur Zeit ist, gesund zu werden» [9. С. 354]. В этом отрывке нет ни прямого сравнения, ни скрытого, однако Хирш проводит аналогию между раком и гестапо. При этом он замечает: «— Krebs? — Ich hasse das Wort. Nach dem Wort Gestapo ist es das abscheulichste Wort, das ich kenne» [9. С. 325]. У Хирша есть на это основания, ведь оба слова являются синонимами смерти.

Наряду с новыми параллелями в романе не теряются и прежние. Когда стало известно, что немцы освободили Париж, эмигрант Сильвер восклицает: «Gott lebt doch noch. Paris ist frei. Die Barbaren werden die Welt nicht überrennen» [9. С. 310]. Варвары — вполне обыденное название нацистов, но фраза «есть еще все-таки Бог на свете!» подразумевает, что нацизм является антиподом Бога, врагом рода человеческого, дьяволом, иными словами. Опять же, нацисты не названы служителями зла прямо, есть лишь восклицание, которое наводит нас на эту мысль, и мы еще раз убеждаемся, насколько значительную роль играет контекст.

Далее, если в предыдущем романе «Тени в раю» нам встречались только рассуждения о соотношении понятий «немцы» и «нацисты», то в романе «Земля обетованная» мы находим уже четко закрепившуюся точку зрения: «Immer würde da diese doppelte Vision sein, — die des harmlosen Kleinbürgers und die des gehorsame Mörders. Ich fühlte, dass ich sie nie mehr separieren konnte. Es war zu oft passiert. <...> Jeder dieser Leute, die mit leuchtenden Augen Schlagsahne und Frankfurter Kranzkuchen aßen, konnte sich in einen Werwolf verwandeln, der einem Befehl zu Exekutionen folgte» [9. С. 243, 245]. Здесь автор четко определяет свою позицию: рядовые нацисты — это те же немцы, обычные обыватели, которые привыкли исполнять приказы, не раздумывая над тем, что это за приказ и каковы его последствия.

Напоследок, стоит упомянуть об одном из ряда вон выходящем случае употребления слова «нацист». Один правоверный еврей называет своего брата вероломным нацистом, конечно, в переносном значении, когда тот втайне женится на американке: «— Was ist passiert? — Mein Bruder! Der wortbrüchige Nazi. Er hat geheiratet. Heimlich. Vor eine Woche» [9. С. 394]. Нечто подобное происходит, когда собственное имя становится нарицательным: всем известно, что представляет собой носитель имени, и достаточно упомянуть имя, чтобы окружающие поняли, что это за человек.

Итак, новыми подзначениями концепта являются следующие:

— нацисты подобны раковым клеткам;
— наци двуличны, подобны оборотням (Werwolf);

— слово «наци» имеет переносное значение и является ругательством, синонимом предателя (wortbrüchiger Nazi).

Подведем итог этим наблюдениям. Мы убедились, что концепт «наци» даже при его объективной трактовке несет в себе негативную оценку. Художественный концепт «наци» несет в себе то понимание, пережитый опыт, образы, которые связывал с нацистами Э.М. Ремарк. Рассмотрев структуры концепта в каждом из романов, мы установили, что в каждом из них концепт обладает дополнительными значениями, присущими только индивидуальному осмыслению концепта автором. Чем позже написан роман, тем более сложную, разветвленную структуру имеет в нем концепт «наци».

Концепт «наци» в романе «Земля обетованная», который можно считать дополненной и обобщенной версией этого концепта во всех предыдущих романах, отражает весь опыт автора, годы размышлений и наблюдений и дает нам наиболее полное, живое представление о наци глазами человека, знакомого с ними не понаслышке.

Основными смысловыми приращениями концепта, появляющимися в цикле эмигрантских романов Э.М. Ремарка, являются следующие. Нацистам в целом приписываются следующие характеристики: они жестоки, смертельно опасны для инакомыслящих, в них четко прослеживается животное начало (о чем свидетельствуют такие неоднократно используемые номинации, как Schweine, Viehe, Räuber). Они недалеки и очень исполнительны, трепетно, если не фанатично, относятся к своей работе и партийной идеологии. Наци — лжецы, особенно те, кто занимает руководящие посты (правящая верхушка частично противопоставляется массе). В некоторых контекстах слово «наци» становится ругательством, применяемым к не-нацистам.

Если же говорить о наци как об историческом явлении, то эта составляющая концепта по большей части формируется посредством образных сравнений. Весь режим с его представителями и их действиями уподобляется разрушению, раку, смерти, преисподней. Режим воплощает все самое низкое, что существует на свете: преступность, противоестественность, животные инстинкты — все, что противно здравому смыслу и человеческому счастью.

На основании данных наблюдений мы можем заявить, что явление нацизма и сторонники этого движения оказали судьбоносное влияние на жизнь писателя, и потому исследуемый нами концепт является одним из ключевых. Оценочно окрашенное противопоставление эмигрантов и наци формирует основные аксиологические полюса в художественном мире Э.М. Ремарка.

Литература

1. Аскольдов С.А. Концепт и слово // Русская словесность: антология. М., 2007. С. 268—277.

2. Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Филологический анализ: практикум. М.: Академический Проект, 2003. 400 с.

3. Зенович Е.С. Словарь иностранных слов и выражений. М.: Астрель, 2004. 778 с.

4. Маркин А. Предисловие // Мартон Р.Э.М. Ремарк: «Береги себя, мой ангел»: Интимный портрет писателя. М.: Арт-Флекс, 2001. С. 5—9.

5. Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. М.: АСТ, 2007. 320 с.

6. Поршнева А.С. Пространство эмиграции в романном творчестве Э.М. Ремарка. Saarbrücken: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2010. 231 с.

7. Orlowski H. «Die Grenze der Zwei. Oder auf der Flucht vor der Trivialität»: zu den Romanen von Erich Maria Remarque // Thomas F. Schneider (Hrsg.). Erich Maria Remarque. Leben, Werk und weltweite Wirkung. (Schriften des Erich Maria Remarque-Archivs 12). Osnabrück, 1998. S. 13—26.

8. Remarque E.M. Arc de Triomphe: Roman. Frankfurt/M.; Berlin: Ullstein, 1978. 415 S.

9. Remarque E.M. Das gelobte Land. Köln: Kiepenheuer & Witsch, 1998. 442 S.

10. Remarque E.M. Die Nacht von Lissabon: книга для чтения на немецком языке. СПб.: КАРО, 2008. 384 с.

11. Remarque E.M. Liebe deinen Nächsten. Wien; München; Basel: Verlag Kurt Desch, 1956. 320 S.

12. Remarque E.M. Schatten im Paradies. Stuttgart; Hamburg; München: Deutscher Bücherbund Stuttgart, 1971.480 S.

13. Schlösser I. Die Darstellung des Exils bei Erich Maria Remarque [Bxamensarbeit]. Köln: Universität, 2001. 113 S.

14. Schneider Th.F. Erich Maria Remarques Roman «Im Westen nichts Neues»: Text, Edition, Entstehung, Distribution und Rezeption (1928—1930). Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 2004. 430 S.

15. Schreckenberger H. «Durchkommen ist alles». Physischer und psychischer Existenzkampf in Erich Maria Remarques Exil-Romanen // Text + Kritik. 2001. № 149. S. 30—41.

16. Schreckenberger H. Erich Maria Remarque im amerikanischen Exil // Thomas F. Schneider (Hrsg.). Erich Maria Remarque. Leben, Werk und weltweite Wirkung. Osnabrück, 1998. S. 251—266.