Существенные и мелкие иронические моменты в моей жизни. Интервью с самим собой (1966 г.)

Вопрос: Стало быть, Крамер вовсе не ваша фамилия?

Ответ: Нет. И тем не менее эта чушь обошла весь мир, и до сих пор в нее верят.

Вопрос: Ну вы хоть раз ее опровергли?

Ответ: А зачем? За сорок без малого лет я ни разу не выступал с опровержением какой-либо лживой писанины в свой адрес.

Вопрос: А почему?

Ответ: Никто бы этому не поверил. Это один из первых выводов, к которому приходишь, добившись успеха. Когда это усвоишь, можно избежать многих неприятностей, ненужных судебных издержек, сэкономить на адвокатах, а также не заработать мучительную язву желудка или инфаркт. Газета всегда права — хотя бы потому, что выходит каждый день с новым содержанием. Да и какой толк от одиночной поправки, которую напечатают на двадцать четвертой странице в окружении бесчисленных объявлений?

Вопрос: Правда ли, что многие издатели в Германии отказались печатать роман «На Западном фронте без перемен»?

Ответ: Так оно и есть. Да, первый — один из лучших издателей. Он сказал мне, что никому больше не интересно читать о войне. Наверное, он был прав теоретически, а я — на практике.

Вопрос: И часто с вами такое случалось?

Ответ: Да. Американское издательство «Путнэм» тоже отвергло роман «На Западном фронте без перемен». А вот купившее затем мою рукопись издательство отказалось от второй моей успешной книги — «Триумфальная арка». При этом было сказано, что никто не захочет больше читать о судьбе немецких эмигрантов. Американский издатель по той же причине открестился от романа «Возлюби ближнего своего», признанного «лучшей книгой месяца». Так все и шло по цепочке. Я называю это мелкими ироническими моментами в моей жизни.

Вопрос: Значит ли это, что издатели мало смыслят в успехе книг у читателей?

Ответ: Вовсе нет. Скорее это свидетельствует о невозможности предвидеть успех литературного произведения. Иначе об успехах можно было бы говорить бесконечно. Читательский успех скорее противоречит любой теории успешного сочинительства. Вы только задумайтесь о судьбе моих персонажей — это сплошь бедные солдаты и совсем нищие эмигранты. Поэтому с моими издателями трудно не согласиться, когда они задавались вопросом о том, кого все это могло заинтересовать.

Вопрос: Тогда чем вы объясняете успех ваших книг у читателей?

Ответ: Я точно не знаю. Наверное, тем, что я как бы несостоявшийся драматург. Другими словами, я непосредственно излагаю свои мысли на бумаге, воздерживаясь от опосредованного изложения. Таким образом, все мои книги создаются по модели театральных пьес. Одна сцена следует за другой. Автор ex machina отсутствует. Он не выступает ни как толкователь, ни как всезнающий связной с читателем. Я нередко пытался облегчить свои сочинительские старания привычными переходами, описаниями и размышлениями, но в итоге был вынужден вновь и вновь все это вымарывать. Действие и действующие лица должны говорить сами за себя.

Вопрос: Как вы считаете, такой подход легче или труднее, нежели иные виды сочинительства?

Ответ: Попробуйте как-нибудь сами. Впрочем, я, наверное, иначе и не могу. В любом случае вспомогательные средства гораздо ограничены. Об авторе как святом духе, парящем над водами, говорить не приходится; его место занимает герой (или антигерой, или рассказчик от первого лица). Определяющую роль играют его интеллект, его опыт и его реакции. Только он наблюдает, больше никто. Прежде всего это означает, что его присутствие должно быть неизменным. Следовательно, действие должно быть организовано таким образом, чтобы обеспечить его постоянное присутствие. В книге это работает еще более жестко, чем на сцене, где своей отстраненностью герой вовлекает в действие второстепенные персонажи. Здесь же на него направлены все прожектора. Без него книга никогда не состоится.

Без автора последовательность сцен или глав трудно себе представить. И не только это. Книга оценивается лишь с одной точки зрения, — такой, какой ее видит «герой». Если ему двадцать лет, это будет книга двадцатилетнего, и не иначе.

Вопрос: Все это — ограничения, и чем же они оборачиваются?

Ответ: Наглядностью и, по-видимому, напряжением, которое даже не зависит от действия. Предпосылкой такого преображения оказывается безошибочность диалога, приобретающего особое значение. Напряженность в развитии действия сама по себе не более чем репортаж. А вот напряжение в изложении — нечто иное. При удачной реализации читатели, в том числе и литературные критики, часто путают его с репортажем, поскольку при этом используются инструментарии последнего. Реализация напряжения, однако, выходит за установленные рамки. Она не просто передает суть происходящего, но и отбирает компоненты, дает им оценочную характеристику, выстраивает и несет идею.

Вопрос: Какова идея вашего произведения «На Западном фронте без перемен»?

Ответ: Она изложена в предисловии. В нем прослеживается намерение автора рассказать о поколении, загубленном войной, даже если удалось уцелеть под градом снарядов. Далее — описать судьбу молодых людей, которые, вместо того чтобы погрузиться в жизнь, были вынуждены бороться со смертью. Поэтому не вызывает сомнения — роман в значительной мере представляет собой книгу о послевоенном времени, чем репортаж о происходившем непосредственно на войне. Полагаю, данное обстоятельство отчасти предопределило его успех.

Вопрос: Что подтолкнуло вас к написанию романа «Искра жизни»?

Ответ: Об этом говорит само название — «Искра жизни», которая не угасла даже под сапогами варваров.

Вопрос: Придаете ли вы значение идейному содержанию?

Ответ: Только в сугубо человеческом, но не в программном отношении. Идея как таковая лишена художественного смысла. По этой причине роман «На Западном фронте без перемен» изначально не стал произведением сугубо пацифистским. Но он обладал пацифистским воздействием. А вот его содержательная сторона отражала человеческую проблематику. То, что разумно мыслящие люди выступали против войны, в то время казалось мне настолько естественным, что писать только об этом я ни за что бы не стал.

Вопрос: Как долго вы работали над романом «На Западном фронте без перемен»?

Ответ: Всего пять недель.

Вопрос: Сколь успешно продавалась книга?

Ответ: В Германии каждый день покупали от десяти до двадцати тысяч экземпляров. В общей сложности в переводе на сорок пять, точнее, пятьдесят языков, роман вышел общим тиражом примерно от десяти до тридцати миллионов экземпляров.

Вопрос: Вы даже не знаете точно, сколько всего миллионов?

Ответ: Я никогда не проверял эти цифры, просто они не внушали мне особого доверия. К тому же проконтролировать этот процесс не представлялось возможным. Ведь повсюду выходили пиратские издания. Например, в Индии в результате появления целой дюжины весьма посредственных переводов и неудержимого ухудшения их качества разгорелся ожесточенный спор между лесничим и браконьером. Впрочем, в странах за железным занавесом всё штампуют по собственному произволу и разумению. В России крадут все мною написанное, издавая мои книги колоссальными тиражами.

Вопрос: Это горько сознавать, не так ли?

Ответ: Ненамного горше, чем пережить конфискацию моего имущества в Германии, — по прошествии десяти лет со ссылкой на инфляцию мне достаются лишь десять процентов от общей стоимости. Неплохой гешефт для рейха. Только вот не эмигранты породили инфляцию. А пенсии генералам и отставным нацистам снижали наверняка без учета десятипроцентной инфляции. В конце концов, эмигрантам, видимо, остается только радоваться, что им хоть что-то перепало. К тому же, лишившись гражданства, они утратили право называться немцами.

Вопрос: Что?

Ответ: Именно так. Лишение эмигрантов гражданства, как ожидалось, не кануло в прошлое с гибелью Третьего рейха. Им лишь позволили подать заявления на восстановление гражданства. На первый взгляд все вроде бы логично. Но поскольку в свое время никто не подавал заявлений о лишении гражданства, требовать от эмигрантов «восстановительных» действий означает унижение и откровенное их оскорбление.

Вопрос: Такие действия имеют причину?

Ответ: Разумеется. В Германии всегда есть причина. Так, например, утверждается, что власти якобы стремились не создавать трудности, связанные с восстановлением немецкого гражданства для эмигрантов. Однако это как минимум непростительное заблуждение. Объявление юридически недействительным лишение гражданства, представляющее собой самое строгое наказание в условиях конкретной страны, никак не сопряжено с автоматическим восстановлением гражданства. Германский рейх не может принудить эмигранта к восстановлению гражданства. Однако рейх мог бы покончить с позором самого факта лишения гражданства, признав за конкретными эмигрантами свободу последующих действий. Так возникла причудливая ситуация, когда эмигранты фактически продолжают оставаться в имперской опале. Насколько мне известно, в Третьем рейхе ни один из повинных в массовых убийствах не подвергся лишению гражданства. Получается, что в иерархии гражданской лояльности эмигранты на самом дне. Забавно, не правда ли?

Вопрос: Вы что-нибудь предприняли, чтобы этому противодействовать?

Ответ: Я стал американцем.

Вопрос: И тем не менее иногда приезжаете в Германию?

Ответ: Почему бы нет? Я ведь родился в этой стране. То, что я все еще лишен немецкого гражданства, придает этой истории какой-то зловещий подтекст. Вообще-то, согласно средневековой юриспруденции, любой человек в случае моего появления в Германии мог бы безнаказанно расправиться со мной.

Вопрос: Ну, это вы преувеличиваете!

Ответ: Надо думать. Я ведь писатель, поэтому обожаю иронические толкования.

Вопрос: Что произвело на вас как на писателя самое сильное впечатление?

Ответ: Чувство какой-то неестественности, нереальности происходящего. Между прочим, оно меня никогда не покидало. А породил его успех моей первой книги. Он показался мне абсолютно неоправданным. Впрочем, так оно и было на самом деле. К счастью, я всегда это глубоко сознавал, что уберегало меня от мании величия и даже наоборот — придавало мне чувство неуверенности. Ведь никакого развития не наблюдалось. Меня удивительным образом подбрасывало куда-то вверх, мне же, собственно говоря, было уготовано только падение вниз. При этом как-то забывалось, что я типичный новичок, не более того. Сам-то я об этом постоянно помнил. Думаю, в этом было мое спасение. Я отступил, предпочтя не доброжелательную похвалу в свой адрес, а исключительно негативные оценки... И продолжал работать.

Вопрос: Какая книга далась вам труднее всего?

Ответ: Думаю, что вторая.

Вопрос: А какую вы считаете лучшей?

Ответ: Неизменно ту, что еще не вышла в свет. Наверное, так происходит с каждым. Я и без того не ощущаю особой привязанности к уже опубликованным книгам. За исключением моей первой книги, я обычно так долго над ними работаю, что потом никак не могу заставить себя перечитать написанное. Ведь не случайно говорят: «Книгу не заканчивают, с книгой расстаются». Просто не хочется вспоминать о связанных с нею мучительных переживаниях. И вот книга закончена - теперь пусть сама прокладывает себе путь.

Вопрос: Что для вас самое главное в жизни?

Ответ: Независимость, терпимость, понимание наиболее благородных качеств, свойственных исключительно человеку, и только им самым бессовестным образом доводимых до скотского состояния. Справедливость — и чувство юмора, который зарождается в душе каждого по-своему.

Комментарии

Первая публикация и рукопись: «Существенные и мелкие иронические моменты в моей жизни. Интервью с самим собой». (XVII): Эрих Мария Ремарк». В «Ди Вельт» (Гамбург) 31 марта, 1966 г., стр. 15.

Еще в начале осени 1965 года редакция газеты «Ди Вельт» предложила Ремарку принять участие в проекте газеты под рубрикой «Интервью с самим собой». В письмах от 18 сентября и 10 декабря он просил главного редактора отложить предоставление материала на более поздний срок, поскольку был занят работой над своей новой книгой. Судя по всему, речь шла о романе «Тени в раю». Вместе с письмом от 30 января 1966 года Ремарк отправил из Рима рукопись своей статьи в газету «Ди Вельт». Для написания материала ему потребовалось целых четыре недели, и его не удивило бы, заметил Ремарк, если «это окажется совсем не тем, чего вы от меня ожидали»; в таком случае неудачный эксперимент можно будет с улыбкой похоронить с бокалом доброго вина где-нибудь в Риме или Гамбурге. Сейчас эти письмам рукопись хранятся в коллекции автографов городской библиотеки Дортмунда.