Последняя остановка

Примечания автора

Росс. Он выдержал все и, хотя долго пробыл в концентрационном лагере, отнюдь не сломленный человек. Он привык бороться за свою жизнь всеми средствами: умеет убедить и быстро действовать в любых обстоятельствах. Поэтому мгновенное преображение в момент прихода эсэсовцев не является для него чем-то непривычным. Росс научился изворотливости — только благодаря этому он и сохранил свою жизнь. С известия о смерти Гитлера в Россе начинает постепенно пробуждаться другой человек. Им больше не движет лишь животный инстинкт самосохранения; то человеческое, благодаря чему он выжил, снова поднимается в его сознании и делает Росса и сильней и слабей.

Он и внешне не является человеком заурядным. Гибкость и сила чувствуются в нем даже в моменты отчаяния. Он жертва, но он и борец.

Трое эсэсовцев не должны быть масками:

Шмидт. Это отнюдь не эсэсовский буйвол, — скорее даже рыхлый (может быть, в очках), не очень смелый, довольно образованный, но беспринципный человек, которого в другие времена можно было бы представить себе старательным банковским служащим.

Mаурер. Добродушен, не привык мыслить, силен и груб — разновидность ландскнехта, для которого убить все равно, что развести огонь и поджарить на нем мясо.

Мак. Убежденный молодой нацист, с детства воспитанный в этом духе и ничего другого не знающий. В иные времена он, возможно, стал бы мечтателем, любителем природы и путешественником.

В русских, несмотря на их веселость и некоторую размашистость, должна ощущаться грозная сила.

Пьесу следует играть быстро, диалог местами должен быть подобен поединку.

Эрих Мария Ремарк

Действующие лица

АННА ВАЛЬТЕР, 28 лет.
РОСС, 40 лет.
ГРЕТА, 24 лет.
ШМИДТ — обершарфюрер, 40 лет.
МАК — эсэсовец, 20 лет.
МАУРЕР — эсэсовец, 24 лет.
КОХ, 50 лет.
ФРАУ КЕРНЕР, 60 лет.
РУССКИЕ СОЛДАТЫ.

Действие происходит в одном из западных районов Берлина 30 апреля и 1 мая 1945 года.

Часть первая

Комната в одной из берлинских квартир. На переднем плане, у правой стены — тахта, заменяющая кровать. У изголовья — невысокая ширма, за ней — дверь. У левой стены — шкафчик, на нем — спиртовка. За шкафчиком — водопроводная раковина и большой платяной шкаф. Рядом с водопроводной раковиной — дверь в ванную. Посреди комнаты, на переднем плане — стол, за ним — обитый шелком диванчик с позолоченными ножками. Рядом — два белых кухонных стула. Сзади — окно, стекла его разбиты, и дыры заделаны картоном и бумагой. На окне черные светомаскировочные шторы. Рядом с тахтой — стул, на его спинку брошены чулки и белье. На стуле — маленький батарейный приемник, под стулом — телефон. Всюду беспорядок, со стен осыпалась штукатурка: комната пережила много воздушных налетов. Сквозь щель в маскировочных шторах пробивается мерцающий свет. В комнате все содрогается от разрывов бомб и выстрелов зениток. Бомбежка и стрельба постепенно затихают. Из соседней комнаты слышится женский голос — обрывки пения. Женщина поет очень громко, как будто находясь в одиночестве, старается подбодрить себя, — обрывки колыбельной, выкрикиваемые в страхе:

— Добрый вечер, добрая ночь...
Розами покрытые...
Душистыми гвоздичками увитые...

Яркий сноп огня — залп зениток. Женщина смолкает, а затем начинает громко молиться:

— Помоги нам, боже! Дай нам жить! Ребенок! Ребенок! Ведь он еще не родился! Не убивай его... не убивай нас!..

Грохот в доме, словно он рушится. Бесшумно раскачивается дверца шкафа. Тишина. И испуганный голос из соседней Комнаты:

— Что это? Что это было? Грета! Грета!

И снова — проникнутая отчаянием колыбельная:

— Завтра рано поутру...
Если бог захочет...
Ты опять проснешься...

Взрывы смолкают. На стуле рядом с тахтой начинает хрипеть радио:

— Внимание, внимание! Говорит штаб противовоздушной обороны Берлина... Налет отражен... вражеские самолеты...

Хрипение.

— Внимание, внимание!.. Отбой воздушной тревоги...

Теперь видна Анна. Она в полутьме, не шевелясь, лежит на тахте, зарывшись лицом в подушку. Оборачивается и выключает радио. Движения ее медлительны и гибки, у нее внешность женщины, которая, не желая того, нравится мужчинам. На ней халат мужского покроя и домашние туфли на невысоком каблуке. Слышно, как кто то, поднимаясь по лестнице, кричит:

— Все кончилось, фрау Роде!.. Что? Нет, у нас ничего не случилось. Это в семнадцатом номере.

Первый голос что-то произносит. Второй отвечает:

— Да-да... дайте хоть немного очухаться... иду, иду... Ладно уж...

Стучат в дверь. И сразу же, не ожидая ответа, входит Грета. Она смазлива, несколько вульгарна, носит серьги и браслет с большими поддельными камнями, ее одежда порядком потрепана. Ставит чайник в раковину, открывает кран, замечает незапертую дверцу шкафа, закрывает кран, быстро подкрадывается к шкафу и трогает платья.

Анна (не шевелясь). Да?

Грета (пугается, выпускает платья, оборачивается). Ах, это вы! Я думала, вы в бомбоубежище. Хотела набрать немножко воды. У нас не идет. Опять водопровод испортился. Вы все время были здесь?

Анна (неохотно). Да...

Грета. В самом деле? И при ночном налете?

Анна. Да.

Грета. Здорово! Вот это смелость!

Анна (апатично). Смелость?..

Грета. Ну ясно! Оставаться наверху и не ходить в убежище! У фрау Роде — другое дело. Ей уже нельзя спускаться по лестнице, каждую минуту ребенок может появиться на свет... А вы! Может, вам жизнь надоела?

Анна не отвечает.

(Болтливо.) Да и кому такая жизнь не надоест? А? Вечная стрельба, бомбежки, почти совсем не спишь, и ни крошки во рту! А тут еще фрау Роде, ребенок должен был родиться две недели назад. Разве вы ее только что не слышали?

Анна. Кого?

Грета. Фрау Роде! Она со страху во весь голос поет и молится. Почему вы ни разу не зашли?

Анна. Зачем?

Грета. Ну, знаете! Это бы утешило ее! Вы не очень-то отзывчивы, а? (Тем временем вытащила из открытого шкафа чернобурку и, любуясь собой, смотрит в зеркало, которое висит рядом с умывальником.)

Анна. Если она нуждается в утешении, оставались бы с ней, а не бегали в убежище. Вам же за это деньги платят.

Грета. Платят! Жалкие гроши! Даже пару чулок не купишь. (Трогает чулки, висящие на спинке стула.) Это что — натуральный шелк?

Анна (не глядя). Вероятно.

Грета. И белье тоже?

Анна. Да.

Грета. Как все это у вас валяется. Будто не имеет никакой цены.

Анна. Не всели равно — носить при бомбежке шелк или не носить?

Грета. Ну ясно! Хорошие вещи всегда утешение. Это замечаешь только тогда, когда их потеряешь. Вот я, например... разбомбили, и ничего не осталось. Надрываешься ни за грош.

Анна. В таком положении многие.

Грета. Да, но другим-то везет. Вам пришлось отдать из всей своей квартиры только несколько комнат... а в остальном... (С завистью оглядывается.) Все, что душе угодно...

Анна (равнодушно). Все?

Из соседней комнаты доносятся крики: «Грета! Грета! Где же вы?»

Грета. Иду, иду! Я не волшебница! (Анне.) Можно воду подогреть?

Анна. Конечно. Вы же знаете...

Грета (ставит чайник на спиртовку). Просто смешно: у вас все действует! И спирта достаточно... даже коньяк... Надо иметь связи, а?

Анна. Чтобы шла вода? С кем связи? С американскими летчиками?

Грета. Как спокойно вы об этом говорите! Будьте-ка поосторожней. Только вчера суд...

Слышна сирена— отбой воздушной тревоги.

Грета. Ну вот! На этот раз пронесло... А почему у вас затемнение? Ведь на дворе ясный день. Поднять?

Анна. Как хотите...

Грета. Ну ясно! (Поднимает шторы.) Не пойму, как вы можете выдержать — одна наверху, в темноте...

Анна. И я не понимаю.

Грета (озадачена, потом хохочет). Просто смешно, как мы еще не спятили! А?

Анна. Вероятно, все мы уже давно сумасшедшие.

На улице шум, крики, выстрелы.

Грета (направляется к окну). Что там еще стряслось?

Анна (равнодушно). Это уже русские?

Грета. Что? Боже мой! (Выглядывает в окно.) Нет, несколько эсэсовцев. (Отходит от окна.) Русские! Что вы говорите! Будто это пустяк. Неужели не боитесь?

Анна. Кого?

Грета. Русских! Кого же еще?

Анна. Не знаю. Теперь так много страшного... Не знаешь, чего больше бояться...

Грета (оживленно, болтливо). Они совсем близко. Старик Кернер говорит, завтра могут быть здесь. Ходят слухи, они изголодались по женщинам. Ни одна прабабушка не может быть спокойна. Дикари. Азиаты... А вы и ваши чудные вещи — неплохое блюдо для них!..

Анна молчит.

Можно? (Снова примеряет перед зеркалом чернобурку.) Они обязательно все это порвут или стащат для своих баб в России. На вашем месте я бы заранее отдала кое-что тем, кто заслужил...

Анна. Да?

Грета. Безусловно. Всех нас изнасилуют, все у нас заберут. Ясно.

Анна. Так зачем же вы стараетесь заполучить эти вещи?

Грета. Я? Кто говорит обо мне? Ну, я бы их хорошенько припрятала.

На улице снова выстрелы, крики.

(С чернобуркой на плечах бежит к окну.) Теперь мне и самой кажется — русские! Страх, как зараза! (Выглядывает из окна.) Ничего нового... только фельдфебель все еще висит на фонаре. Вы видели, как его вешали?

Анна отрицательно качает головой.

Грета. Позавчера утром они его поймали у ворот. Эсэсовский патруль. Тут же вздернули. Табличку на шею — дезертир. Готово... Как он причитал! Даже упал на колени. Ну, ладно. Жена, конечно, больная, но нельзя же просто так смываться. Если бы каждый солдат отправлялся домой, когда ему захочется, к чему бы это привело?

Анна. К миру.

Грета (озадачена). Что?.. Ага. М-да, а вы хороши! (Снова перед зеркалом.) Враждебные разговоры, знаете? За них вас могут укоротить на целую голову. Хорошо, что здесь нет доносчиков.

Анна. Нет? А кто же выдал фельдфебеля?

Грета. Понятия не имею. Скорей всего — старик Кернер. Он блокварт¹, способен на все. Знаете, что он мне предложил нынче утром? Переспать с ним. Придут русские — все равно не миновать... одним больше, одним меньше — какая разница. Старый козел с холодными лапами! (Кладет чернобурку и берет со стула чулки.) Получить хотя бы одну-единственную пару! И сразу снова станешь человеком.

Звонит телефон.

Телефон! И тот работает!

Анна не шевелится.

Звонит! Может, меня! Или еще кого...

За сценой крики: «Грета! Грета!»

Ну да, иду, иду!

Анна (медленно снимает трубку). Да... (Смотрит на Грету, качает головой.)

Грета, колеблясь, прислушивается, потом уходит, унося чайник.

(В трубку.) Нет!.. Нет... Что? Я не хочу, чтобы меня спасали, особенно ты! Нет! Оставь меня в покое!.. Нет! Никогда! Все! (Кладет трубку, некоторое время продолжает лежать. Потом медленно поднимается, потягивается, идет к окну, смотрит на улицу, возвращается, берет из шкафчика бутылку коньяка и рюмку, наливает, пьет, ставит рюмку обратно, стоит в нерешительности и снова ложится в постель.)

Опять звонит телефон. Она не снимает трубку. Телефон смолкает. Анна включает радио.

Голос диктора (скрипуче). Русские вторглись в Вильмерсдорф². Фольксштурм и гитлерюгенд героически отстаивают каждую пядь земли. Вокзал Фридрихштрассе временно оставлен нами. Враг несет тяжелые потери. Наш фюрер, несколько дней назад отпраздновавший день своего рождения, отдал следующий приказ...

Открывается дверь. Осторожно входит Росс. На нем полосатые тюремные штаны и цивильная куртка.

Анна (выключает радио; слышит шаги, думает, что это Грета, Не глядя). Что еще вам понадобилось?

Росс застыл на месте, заглядывает за ширму.

(Не шевелясь.) Начались роды? В шкафчике внизу полотенца. Берите все, что нужно... и спиртовку и спирт...

Росс (огибает ширму, осторожно и с напряжением). Не кричите!

Анна (смотрит на него). А почему я должна кричать? Что вам надо?

Росс (быстро и тихо). Ищу человека, его фамилия Вильке. Здесь он живет?

Анна (чуть приподнимаясь на постели). Нет.

Росс. Нет?

Анна. Нет.

Росс. Мне сказали, он живет здесь. Определенно. Квартира четырнадцать, третий этаж. Это же здесь!

Анна (волнуясь). Кто вам сказал?

Росс. Тот, кто его знает. Это четырнадцатая?

Анна. Была четырнадцатая.

Росс. Он здесь живет?

Далее диалог идет быстрей.

Анна. Нет. Когда вам это сказали?

Росс. Несколько дней назад.

Анна. Четыре года, как Вильке здесь не живет.

Росс (глядя на нее в упор). Четыре года? Где он сейчас?

Анна. Не знаю.

Росс. Мне нужно знать! Подумайте! От этого зависит все! Где он? Переехал? Куда?

Анна (после паузы). Его забрали.

Росс. Кто?

Анна. Полиция.

Росс. Гестапо?

Анна. Да.

Росс. И он не вернулся?

Анна. Нет.

Росс. Он ваш родственник?

Анна. Нет. Теперь уходите! Больше мне ничего не известно.

Росс. Вы его знали?

Анна. Это вас не касается!

Росс. Это меня касается. Вы его знали?

Анна (после паузы). Нет.

Росс, не двигаясь, глядит на нее.

Уходите же наконец! Что вам еще надо?

Росс (другим тоном, тихо, словно разговаривая с самим собой). Не могу уйти! Я должен остаться!

Анна (нетерпеливо). Здесь вам нельзя оставаться! У меня только одна комната. В Берлине много развалин. Найдите что-нибудь подходящее, как тысячи других, кого разбомбили.

Росс. Я — не как тысячи других. Мне нельзя вернуться на улицу.

Анна (приподнимаясь). Почему же?

Росс. За мной гонятся. Разве вы не видите? (Показывает на свои штаны). Арестантская роба. Я не могу выйти. На улице полно эсэсовцев. Я был уверен, что Вильке живет здесь. Человек, который сидел вместе со мной, дал его адрес.

Анна встает.

Стойте! Не двигайтесь!

Анна (спокойно, глядя на него). А если я не послушаюсь?

Росс. У меня оружие. Выстрелю. Не кричите!

Анна. Стрельба — громче крика.

Росс. Теперь стрельба так же обычна, как шепот. Стойте на месте.

Анна (после паузы). Что же вам надо?

Росс (поспешно, отрывисто). Убежища! Спрятаться! До вечера! Пока стемнеет! Сейчас мне нельзя появиться на улице. Мы бежали во время налета, улицы были пусты. Теперь на первом же перекрестке меня опознают... В комнате есть еще выход?

Анна. Нет. Это ванная. Кто-нибудь видел, как вы сюда вбежали?

Диалог по-прежнему быстрый, но негромкий.

Росс. Нет. Мы бежали во время бомбежки.

Анна. «Мы»? Где другие?

Росс. Не знаю. Мы разделились. Так неприметней. Над вами еще этаж?

Анна отрицательно качает головой.

А крыша? Оттуда можно куда-нибудь...

Анна. Нет. Кругом разрушено.

Росс. Кто живет рядом?

Анна. Женщина, скоро должна родить. Она не одна.

Росс. Кто с ней?

Анна. Человек, который может вас выдать.

Росс. А внизу?

Анна. Внизу живет жена фельдфебеля, он висит на фонаре.

Росс. На фонаре?

Анна. Да, перед домом. Повесили эсэсовцы.

Росс. Не заметил его. В лагере вешали людей беспрерывно. Эта женщина может меня спрятать?

Анна. Она не смогла спрятать собственного мужа. Станет ли она рисковать жизнью ради чужого человека?

Росс. «Чужой человек»... Не в этом главное.

Анна (спокойно). Чаще всего именно в этом.

Росс. Если бы все думали так, меня б уже не было.

Анна (с изумлением глядит на него). Политический?

Росс. А какой же еще?

Анна. Концлагерь?

Росс. Да. Когда его расформировали, нас отправили в Берлин, в тюрьму. Сегодня утром удалось бежать. Нас привели в Лунапарк, на расстрел. Выручил воздушный налет.

Анна смотрит на него и молчит.

(Его вдруг словно прорывает, говорит бурно и очень стремительно.) Скажите же что-нибудь! Разве не видите, у меня нет больше сил! Бежал, бешено мчался, задыхался, надеялся... и вдруг все остановилось — ничего, кроме этой тишины, в ней все распалось. И нет больше сил! Бежишь и бежишь, и сотни входов, и каждый открыт, и каждый — надежда и опасность, и можно выбрать только один, но, выбрав, ничего не изменишь. Остановишься, и дальше ни с места — ноги наливаются свинцом, расплавляется мозг, надо спрятаться, пока он не вытек... Поймите же это. Скажите хоть что-нибудь. Моя жизнь в вашей власти. Несколько минут назад она была еще моей, теперь она повисла над бездной и вопит о помощи (распахивает дверцу платяного шкафа), об убежище, о логове, о темноте...

Анна (спокойно). Так поищите...

Росс (с неожиданной надеждой). Где? Скажите куда?

Анна молчит.

(Быстро, уговаривая.) Укройте меня только до вечера, до темноты. Тогда я уйду. Лишь несколько часов. Крохи времени. Как часто бросаешься ими. Но для меня это руки, глаза, дыхание. Это двадцать, тридцать лет жизни, наполненной закатами и зорями, светом и свободой. (Неотрывно глядит на нее.)

Анна. Не могу вам помочь. Люди приходят сюда и уходят...

Росс (сразу же деловито). Я могу залезть под тахту... никто меня не увидит, я не буду двигаться...

Анна (невольно бросив взгляд на низкую тахту). Как вы там уместитесь?

Росс. В лагере я два дня укрывался под нарами... со свернутой набок головой, чтобы дышать.

Анна качает головой.

(Хватает ее руки, буйно). Не стойте, как камень, сделайте что-нибудь, помогите... Мы были мертвыми, слышите, мертвыми, и вдруг — снова жизнь. Она обрушилась на наши мертвые головы и увлекла за собой... Ее нельзя снова потерять... Поймите же... конечно, все это вам незнакомо — вам, с вашей тахтой, с вашим столиком и вашей безопасностью. (Ударом ноги отшвыривает стоящий рядом стул.)

Анна (обернувшись, резко, быстро). Понимаете, что случится, если вас тут найдут?

Росс. Да.

Анна. Не с вами! Со мной!

Дальнейший диалог идет очень быстро.

Росс. У меня оружие. Объясните, что я заставил силой.

Анна. Мы живем в такие времена, когда не слушают объяснений.

Росс. Знаю.

Анна (глядя в окно). В доме тихо. На улице почти никого. Вы сможете уйти.

Росс. А это? (Показывает на свои штаны). Оно горит, оно кричит: концлагерь! Нет ли у вас костюма, хотя бы брюк... Куртку я нашел по дороге, на большее не хватило времени...

Анна (глядит на него, наконец принимает решение). Может быть... Подождите здесь... Я хочу посмотреть... (Идет к двери.)

Росс (поспешно, недоверчиво). Куда вы идете?

Анна (останавливается). Не доверяете?

Росс. Могу ли я доверять?

Анна. Вы только что сказали — ваша жизнь в моей власти... а теперь даже не подпускаете к двери...

Росс. А как же иначе?

Анна (спокойно). Если бы я хотела кого-нибудь позвать, я бы давно это сделала.

Росс молча смотрит на нее, отступает. Анна выходит. Оставшись один, Росс быстро подходит к окну, осторожно выглядывает из него, потом идет к двери, чуть приоткрывает ее, так же осторожно заглядывает в щелку, вынимает из кармана револьвер, ставит на предохранитель. Видно, что он незнаком с оружием и осваивает его. Потом снимает с предохранителя и отыскивает в комнате место, откуда можно было бы стрелять, находясь в укрытии. Входит Анна, останавливается в дверях, оглядывается. Росс выжидает некоторое время — не привела ли она кого-нибудь с собой. Потом выступает вперед. Анна кладет на стул военный мундир, рубашку и носки.

Росс. Откуда у вас эти вещи?

Анна. Вам необходимо знать?

Росс. Чьи? Где этот человек?

Анна. Не здесь.

Росс. Он умер?

Анна. Нет.

Росс. Он может вернуться? Где он?

Анна (резко). Он не вернется. А теперь одевайтесь и не допрашивайте меня.

Росс. Я не допрашиваю. Каждый соучастник может оказаться предателем.

Анна. А вы не зависите от соучастников?

Росс. Да. Тем более надо быть осторожным. Это осторожность... не недоверие!

Анна. Пять минут назад вам нужна была только другая одежда. А теперь вы уже ставите условия. Берите или оставьте вещи и убирайтесь! (Идет к постели, ложится и не обращает больше внимания на Росса.)

Росс (переодевается за открытой дверцей шкафа. После паузы). Как здесь тихо! (Выжидает, наблюдает за Анной.) Мы ненавидели тишину. Мы ждали воздушных налетов. Тогда нас выводили из камер в коридор. В шуме мы могли разговаривать друг с другом. Стража не слышала. Мы знали — нас хотят убить. Не знали только, как и когда. Мы стояли в затылок друг другу в коридоре: шевелиться нельзя, оборачиваться запрещено. Кто-то стоял позади меня, я никогда не видел его. Во время налетов он все время кричал: «Вильке, ступай к Вильке, если ты отсюда вырвешься!» И адрес. Снова и снова. Два дня назад, когда часть тюрьмы рухнула, я смог крикнуть ему: «А ты?» — «Я не могу бежать! — ответил он. — Ноги! Ты! Иди к Вильке. Скажи, послал Губерт».

Анна (против воли слушала его). Перестаньте! Я не хочу этого знать!

Росс (переодеваясь; тихо, поспешно, настойчиво, зная, что от этого разговора зависит вся его жизнь). Сегодня они вывели нас из камер. Привезли в Луна-парк. Говорили, будто отпустят на свободу. Многие поверили. Этому всегда веришь. Потом начали расстреливать. Там были остатки аттракционов — колеса счастья, карусели. Когда начался налет, кое-кому удалось спрятаться в аттракционах и. бежать. Мы вырвались. Я побежал сюда. Губерт описал мне дорогу — вторая улица за Бранденбургскими воротами... дважды направо... «Вильке... он тебе поможет... Вильке... он тебе поможет!»

Анна (резко). Оставьте меня в покое! Я не хочу этого знать! Уходите! У вас теперь есть все, чего вы хотели!

Росс (настойчиво, быстро и резко). Поймите же! Я бежал не один. Со мной бежали остальные. Бежал Губерт, бежали расстрелянные — все, кто не мог больше бежать... Я должен был бежать за них... Хотя бы один был обязан спастись. Нельзя, чтобы все это кончилось просто так — расстрелами и забвеньем... Хотя бы одному нужно было все сохранить и высказать, за всех. За всех, кто не смог убежать, для возмездия, для того, чтобы отомстить за Губерта, за Вильке...

Анна (вскочив). Вильке! Что вам дался Вильке? Вильке здесь нет! Нет! Вероятно, умер! Оставьте меня в покое! Я не хочу возвращаться к этому! Возьмите деньги, возьмите все, что вам нужно, только уходите.

Росс (вдруг спокойно). К чему вы не хотите возвращаться?

Анна. Ко всему этому. Оно умерло, похоронено, забыто... Вот деньги, идите...

Росс. Деньги... А документы?

Анна. Я не могу их достать.

Росс. В этом мундире, без документов — первый же патруль меня повесит. Как того, на улице.

Анна. Того выдали.

Росс (протягивая руку, засучив рукава). Видите?

Анна. Что?

Росс. Номер концлагеря. Клеймо. Это ли не предатель?

Анна. Чем-нибудь завяжите. Бинтом! Вас могли ранить. (Идет к шкафчику, достает бинт, начинает бинтовать его руку.)

Они стоят вплотную друг к другу. Росс смотрит на Анну. Она это чувствует. Внезапно ситуация изменяется. Теперь друг против друга стоят не беглец и его спаситель, а мужчина и женщина.

(Изменившимся голосом.) У вас никого нет и не к кому пойти?

Росс. Если бы кто-нибудь был, я бы сюда не пришел.

Анна (бинтуя его руку). Сколько вы просидели?

Росс. Десять лет.

Анна. У вас нет родных?

Росс. Этого я не знаю.

Анна. Друзей?

Росс. Не знаю. Это было давно. Я ничего не знаю об этом. А кто знает? Вы?

Анна (после паузы). Нет.

Росс (стоя подле окна, пока Анна забинтовывает ему руку, тихо, медленно, изумленно). Свет! Как он жалит отовсюду! Будто тысяча иголок, и каждая вонзается в кожу, словно шприц, наполненный страхом. Не знал, что все это здесь настигнет меня. Думал, спрячусь... а оказался беззащитней, чем на улице. (Смотрит на свою руку, тихо.) Я дрожу! Я боюсь, я, как сосуд, полный страха, который вот-вот расплескается. Где же темнота? Темное брюхо, куда можно вползти? Когда же стемнеет?

Анна. Часа через два... может быть, раньше. (Смотрит на него, продолжая бинтовать.) Хватило же у вас смелости бежать!

Росс. Бежать — другое дело! Тогда не думаешь. (Неотрывно смотрит в окно.) Два часа!

Анна идет к шкафчику, достает бутылку и рюмку, наливает дополна, передает Россу.

Что это?

Анна. Коньяк.

Росс (отодвигает рюмку). Нет. Не поможет. Голова должна быть ясной. Не надо! Это продлится недолго. Думал, что мне знакомы все страхи. Этого я еще не знал. Страха надежды...

Анна внимательно глядит на него.

Не обращайте внимания. Я говорю, говорю, чтоб забыться, чтобы спрятаться за словами. (Вперил в пространство взгляд, шепнет.) Я должен отсюда уйти прежде, чем совсем потеряю силы... Если вы не... я должен... (Направляется к двери.)

Анна. Но вы не можете идти...

Росс (неотрывно глядя на нее, шепчет). Вильке спас бы меня?

Анна (молчит, потом тихо). Оставайтесь, пока стемнеет.

Росс (медленно возвращается к столу, садится, внезапно впадает в полное изнеможение; смотрит на Анну). Спасибо. (Через некоторое время, почти удивленно.) Как давно я не произносил этого слова! Спасибо.

Анна (глядит на него, тихо). Разве вы не сказали его Губерту, когда он дал вам адрес?

Росс. Там не говорят этого.

Анна продолжает смотреть на него.

(Глядя на снятую одежду.) Куда спрятать? На улицу не выбросишь.

Анна. В шкаф.

Стучат в дверь. Он бросает штаны в шкаф.

Росс (шепчет). Кто это?

Анна. Соседка.

Росс. Куда мне?

Анна. Оставайтесь.

Росс садится на диванчик. Входит Грета.

Грета (в изумлении останавливается). А! Гости! Да еще мужчина!

Анна (равнодушно). Да, двоюродный брат.

Грета. Двоюродный брат! (Моментально меняет поведение, кокетничает.) Не старик и не калека. Редкость!

Анна. Он ранен.

Грета (улыбаясь, глядя на Росса). Может, я помешала, а? Давно не виделись...

Анна. Не помешали. Он еще вчера вечером пришел. Вы не слыхали?

Грета (с жадным любопытством). Нет. (Россу.) А-а... Вы и ночь здесь провели? Ну и ну! Но ведь только что вас тут не было?

Росс (сухо). Я не могу здесь все время торчать. У меня дела.

Грета. Дела? А вы не в отпуску?

Росс. Отпуск? Какие теперь отпуска?

Грета. Почему бы нет? Последний солдат, который побывал в нашем доме, говорил, что он в отпуску.

Росс. Тот, который висит на улице?

Грета кивает головой.

Росс. Обо мне можете не беспокоиться.

Грета (увидев на столе коньяк). И коньячок... Настоящий праздник!

Анна. Как фрау Роде?

Грета. Все еще ничего.

Анна. Вам что-нибудь нужно?

Грета. Может, несколько полотенец — так, на всякий случай.

Анна идет к шкафчику.

(Россу.) Надолго?

Росс. До сегодняшнего вечера.

Грета. На фронт?

Росс. С такой рукой?

Грета. Что особенного? Мой муж тоже на фронте. Дважды был ранен.

Анна (дает Грете полотенца). Еще что-нибудь?

Грета. Нет. (Смеется.) Понимаю, понимаю, тонкий намек. Ухожу, исчезаю. (Берет со стула чулки.) М-да, наконец-то они пойдут по назначению, а? (Уходит.)

Росс (быстро.) Кто это?

Анна. Сплетница. Надеюсь, поверила всей этой истории. Сплетням верит охотней, чем всему другому.

Росс. Она выдала того, повешенного?

Анна отрицательно качает головой.

Кто его выдал?

Анна. Скорей всего блокварт. Жена фельдфебеля повсюду рассказывала, что муж пришел в отпуск. Ничего другого она и не знала.

Росс. Сплетница не донесет?

Анна. На кого теперь можно положиться?

Росс. В какой-то мере?

Анна (пожимая пленами). До сегодняшнего вечера.

Росс. Если бы она спросила о наших родных... я бы не мог назвать даже вашего имени.

Анна. Анна Вальтер.

Росс. А я — ваш двоюродный брат? Мое имя?

Анна. Петер Фольмер.

Росс. Петер Фольмер. А его документы?

Анна. Их нет. Иначе я бы отдала вам. Он убит, два года. назад.

Росс. Мертвец. Мундир его?

Анна. Нет.

Росс. Могут проверить, брат ли я вам?

Анна. Как? Мы в Берлине отрезаны. Где тут проверить?

Грета (врываясь). Внизу эсэсовцы.

Росс впился в нее глазами.

Анна. Где?

Грета (прислоняется к двери). Кого-то ищут. Беглого арестанта или кого-то в этом роде. (Смотрит на Росса.) М-да, вы-то на службе. Или в отпуску? С вами же ничего не может случиться, а?

Росс. Нет.

Грета, не двигаясь с места, с любопытством смотрит на Росса, улыбается.

Анна. А еще что, Грета?

Грета. Этого недостаточно?

Анна. Нас это не касается.

Грета. Понятно. Ну, желаю удачи. (Выходит.)

Анна (быстро). Надо было отдать что-нибудь! Чулки, платья, только бы держала язык за зубами... (Хочет собрать вещи, он останавливает ее.)

Росс. Не сейчас — она станет подозревать. (Быстро выглядывает в окно.) Двое на улице... Значит, по крайней мере еще двое в доме. Отойдите от двери! Скажите, я силой оружия заставил спрятать меня. Туда! Ложитесь на пол! Там, у тахты. Они тоже стреляют. (Снова прислушивается.)

Анна подходит к нему. Коснулась его плеча. Он нетерпеливо оборачивается.

Анна (пылко шепнет). Отойдите от двери!

Росс (отталкивает ее). Я не могу сдаться! Все равно убьют!

Анна (возвращается, стоит вплотную к нему. Закрывает дверь. Шепчет). Снимите китель. И ботинки! В шкаф! Быстро! Вы больны! Ложитесь! Сюда! В постель!

Росс. Не дамся! Не хочу подохнуть на крюке мясника. Уйдите!

Анна. Сможете и оттуда стрелять. (Берет со стула губную помаду, мажет лицо Россу.) Поймите же наконец! Вы были здесь ночью, со мной...

Росс (смотрит на нее. Отходит от двери, снимает китель, бросает на диванчик). Место службы?

Анна. Росток.

Росс. Часть?

Анна. Двадцать седьмой пехотный полк. (Хватает со стола бутылку коньяка, открывает.) Пейте! Вы пьяны! Быстро! (Пьет сама.) Вы тут были. Всю ночь.

Росс пьет. Анна ставит бутылку на пол, подле тахты. Резкий стук в дверь. Росс лежит в постели. Анна лежит рядом с ним. Распахивается дверь. Входят обершарфюрер Шмидт, эсэсовцы Маурер и Мак³.

Анна (медленно приподнимаясь). Что это значит? Разве запрещена личная жизнь? Господа из полиции, не так ли? Чем могу служить?

Шмидт. Ничем. Кто вы такая?

Анна (изображает легкое опьянение). Женщина. Разве незаметно? (Россу.) Он спрашивает, что я собой представляю? Ты-то знаешь, а? (Шмидту.) А вы кто?

Шмидт. Отвечайте, когда вас спрашивают! Кто вы такая?

Анна. Раз вы сюда ворвались и я вам зачем-то понадобилась, вы должны знать, кто я. А если нет, так зачем пожаловали?

Mак. На всю комнату разит шнапсом. Да вот и посудина.

Анна. Разве запрещено, дружок, немножко подкрепиться после налета?

Маурер. Полуодетая! Хотя бы халат запахнула!

Анна. Это оскорбляет вашу нравственность? Так уходите, мимоза.

Маурер (его мужское достоинство задето). Заткнись, пьяная шлюха!.

Анна (встает, слегка пошатывается, будто пьяная). Что вы сказали, грубиян? Это вам дорого обойдется. (Шмидту.) Как его фамилия?

Шмидт. Спокойно! Допрашиваем мы, а не вы!

Анна. Допрашиваем? Это вы называете — допрашивать? (Все сильней и сильней.) Почему этот здоровенный мужлан не на фронте? Разве он только и может что оскорблять женщин? Война пока еще не проиграна, хотя похоже, что ему это представляется иначе! Будьте уверены, у меня найдутся дружки, которые смогут кое-кому сделать жизнь чертовски неприятной...

Мак. Ребята, да ведь она...

Анна (вызывающе). Что?

Мак отступает от нее, отмахиваясь.

Шмидт (Анне). Тихо! Не то прикажу забрать!

Анна. Ах, за то, что он обозвал меня шлюхой, меня же и заберут. Так, стало быть?

Шмидт (громко). Да заткнитесь вы наконец! Кто этот мужчина?

Анна. Какой?

Маурер (ухмыляясь). Мужчина в вашей постели!

Анна. Этот? (Россу.) Эй, ты! Пьяная образина! Продери глаза! Тебя спрашивают.

Росс (зевает, оглядывается). Меня? Что там стряслось? Черт подери, моя черепушка! Ну, что там еще? (Валится в постель.)

Шмидт (Маку и Мауреру). Вытащить его!

Анна. Осторожно! Он ранен!

Мак и Маурер стаскивают Росса с постели, подводят к Шмидту.

Шмидт. Кто такой? Документы!

Росс (пьяно уставился на него). Отставить! Анна, поднеси людям пива.

Шмидт (орет). Не видите, с кем разговариваете?

Росс. Как же. Шарфюрер или обершарфюрер, а? А вы не видите, с кем разговариваете? Кто выше чином?

Анна (смеется). А откуда ему видеть? Ты же без кителя.

Росс (удивлен, затем). Да это и без того видно. Что вам надо, обершарфюрер? (Анне.) Дай-ка пива! Чтобы шипело, да похолодней! Зверски хочется пить.

Анна. Пива нет.

Шмидт. Что это значит? Отвечайте на мой вопрос, или я прикажу вас арестовать.

Анна (смеется). И его тоже? Меня он хочет забрать за то, что этот огурец оскорбил меня. (Показывает на Маурера.)

Росс. Неужели?

Анна подает ему стакан воды. Он рассеянно берет его, пьет, ставит

на стол.

Фу ты, черт! Что он сказал?

Маурер. Обершарфюрер, поучить этого типа, как надо себя вести?

Росс. «Тин»? Я? «Тип»! Да вы с ума спятили!

Анна (смеется). Дай ему по морде!

Шмидт (Россу). Это официальное расследование. Отвечайте на вопросы, которые вам задают.

Росс (примирительно). Опять старый спор — кто главней? Армия или партия? Кто кого главней? Вы это знаете?

Маурер. Обершарфюрер, разъясним ему?

Анна. Лучше разъясните русским! Они Только и дожидаются таких героев, как вы. А теперь дайте номер телефона вашего начальства! Я хочу пожаловаться. (Подходит к телефону, снимает трубку.) Ну? (Ожидает.)

Росс (снова пьет, выругавшись, ставит стакан с водой на стол). Не спеши, Анна. Ну, обершарфюрер, в чем дело? Вам приказано посадить меня за то, что я немного заложил за воротник? Кто отвернется от водки, когда мир летит к чертовой бабушке? В чем же дело?

Шмидт. Ищем бежавшего заключенного.

Росс. Здесь?

Шмидт. Здесь, в этом районе.

Росс. Тогда, разумеется, другой разговор.

Анна. Дайте мне наконец номер!

Росс. Анна, уймись. Служба есть служба, ничего не поделаешь. Где мой китель?

Анна. Ага, где он? Ты что, не помнишь, как нынче утром швырнул его в окно?

Росс. Брось шутить, Анна.

Анна. Какие там шутки! Я сама принесла его с улицы.. Вот он.

Шмидт. Выбросили в окно?

Анна. Ну да. Хотел потушить зажигалку. При втором налете. Во время первого и вправду потушил. А потом его замучила жажда. Ко второй бомбежке так нализался, что нельзя было удержать.

Шмидт. Видели заключенного?

Анна. Заключенного? Как он выглядит?

Шмидт. Как любой заключенный. В арестантской робе. Сегодня удрал при налете. Опасный тип. Убил одного из наших.

Анна. Убил?

Шмидт. Застрелил.

Анна. Чем?

Шмидт (злясь). В суматохе, когда бомбили, вырвал револьвер.

Росс. Вы все еще чересчур доверчивы. (Надевает китель, не застегивая.)

Шмидт. Надо обыскать квартиру. (Мауреру и Маку.) Приступайте.

Анна. Я оденусь. (Показывает на Маурера.) Я этому господину действую на нервы. А может, и одеваться нельзя?

Шмидт. Одевайтесь. Только не выходить.

Анна (Мауреру). Я буду переодеваться так, чтоб вас не смущать, мимоза. (Подходит к шкафу, берет свои вещи, одновременно берет и штаны Росса, которые прячет в халат. Отходит за приоткрытую дверцу шкафа.) А пока глядите в сторонку!

Шмидт (заглядывает в ванную). Шкаф, постель...

Анна. Где?

Мак и Маурер выстукивают стены, передвигают шкаф, заглядывают под тахту.

Оставьте мою постель в покое, под ней никого нет.

Маурер. А на ней?

Анна. Во всяком случае, не вы, мимоза!

Росс. Анна, уймись! Господа выполняют свой долг. (Берет с полу бутылки и рюмки, ставит на стол.) Спасем бутылочку. А то, чего доброго, тоже ударится в бега. (Наливает рюмку, садится на диванчик.)

Анна, почти переодевшись, выходит из-за дверцы шкафа. На ней довольно элегантный костюм. Шмидт смотрит на нее. Она улыбается, заигрывая, указывает на Росса, потом на свою голову, дает понять, что Росс пьян и его не следует принимать всерьез; снова глядит на Шмидта, многозначительно улыбается. Шмидт изумленно смотрит на нее.

Анна (Шмидту.) Может, обыщете шкаф, господин обершарфюрер?

Шмидт подходит к шкафу, несколько раз тычет рукой в платья, отступает. Анна подходит к нему вплотную. Под мышкой у нее — свернутый в узел халат, в нем — штаны Росса.

Шмидт (смотрит на Анну). Все в порядке, куколка.

Анна (улыбаясь). Благодарю. (Небрежно бросает в шкаф халат, вынимает пару туфель, закрывает дверцу, надевает чулки и туфли, при этом выставляет напоказ колени.)

Шмидт (глядя на них). Другие выходы?

Анна (улыбаясь, заигрывая). Только дверь. (Подходит к зеркалу, достает пудреницу.)

Мак. Немецкая женщина не мажется.

Анна (через плечо). Я наполовину итальянка.

Mаурер. Не хамить!

Анна. Полегче, полегче, мимоза. У меня славные дружки. Надеюсь, вы выберете время с ними познакомиться. Если только до этого не придут русские.

Мак (резко). Что вы хотите сказать?

Анна. То, о чем сообщает радио. Хотите найти государственных преступников, пораньше подымайтесь с кровати, деточка.

Шмидт (Россу). Итак, кто вы?

Росс (небрежно). Петер Фольмер. Звание и часть сами видите. Лечусь в госпитале. Амбулаторным порядком.

Шмидт. Документы.

Росс (шарит в карманах). Анна, где бумажник? Он должен быть здесь.

Анна (подходит к нему). Что это значит?

Росс. То, что говорю. В кителе его нет.

Анна. Выходит, я его стащила?

Росс. Нет-нет! Но где-то он должен быть. Может, ты его спрятала?

Анна (неожиданно отвешивает ему пощечину). Вот тебе твой бумажник, пьяная рожа! А теперь проваливай! Пошел вон! Я спрятала его бумажник! (Шмидту.) Стащила —он это, конечно, подразумевает! Представляю, что в нем было! Долговая расписка? И больше ничего наверняка.

Росс. Документы, бумаги. Анна, опомнись!

Анна (снова отвешивает ему пощечину). Вот тебе бумаги. (Шмидту.) Заявился, надрызгался так, что и шагу не может ступить, да еще утверждает, будто его обокрали! Пошел вон из моей комнаты!

Шмидт. Ни с места! Входить и выходить только с моего разрешения!

Мак (ухмыляясь). Вот она, хваленая армия! Есть чем полюбоваться!

Анна (Шмидту). Вышвырните его отсюда! Пусть поищет свой бумажник на улице. Конечно, там и лежит. Кому нужен! Наверно, выпал, когда он выбросил из окна свой китель.

Мак. Видать, здорово нагрузился, хваленая армия.

Росс. Это не от коньяка, Анна. Это еще в госпитале.

Шмидт. Что за госпиталь?

Росс. Больница святой Гедвиги. Там меня просвечивали и перевязывали. Врач дал бутылку спирта. (Смеется.) За русскую иконку. Такая, в серебряной оправе.

Шмидт. Когда были в госпитале?

Росс. Вчера вечером. Сегодня опять надо явиться. Не сообщайте о бедняге докторе, господин обершарфюрер, ведь спирта — сущая безделица. Все равно кому достанется шнапс, русским или нам. Может, они уже заняли госпиталь? Вы не знаете?

Грета (открыв дверь, заглядывает в комнату). Ах, извиняюсь...

Маурер грубо втаскивает ее в комнату.

Анна (поспешно). Что, пришли русские?

Мак. как? (Бежит к окну.)

Шмидт. Русские? Чепуха! Так далеко они еще не могли...

Анна. В двух километрах! Час тому назад. (Маку, насмешливо.) Последнее официальное сообщение по радио... отнюдь не распространение вражеских слухов! Два километра в час можно даже на самом тихоходном танке...

Шмидт. Чепуха! (Маку.) Что там на улице?

Мак. Ничего не вижу.

Шмидт (Анне.) Так что вы там говорите?

Анна (невинно). Я только спрашиваю. Пока вы здесь, я ничего не боюсь. Вы защитите нас.

Шмидт. Конечно. (Грете.) Откуда вы?

Грета. Из соседней комнаты. Я у фрау Роде.

Шмидт. Кто такая фрау Роде?

Анна (улыбаясь). Женщина по соседству, ожидает ребенка.

Шмидт (Грете). Значит, это не вы!

Грета (возмущена). Разве я так выгляжу? Мой муж пятнадцать месяцев не был дома!

Маурер. Это еще ни о чем не говорит.

Анна. А вы остряк, мимоза!

Грета (Анне). У двоюродного брата неприятности?

Шмидт. Что за двоюродный брат?

Грета. Этот вот. (Анне.) Он же ваш двоюродный брат, не так ли?

Шмидт (Анне). Двоюродный брат? Вы об этом ничего не говорили.

Анна. А вы не спрашивали.

Шмидт. Он ваш двоюродный брат?

Анна (вызывающе). У меня много двоюродных братьев. Вы тоже могли бы быть одним из них.

Грета (выпаливает). А я так сразу и подумала.

Шмидт. Что?

Грета. Что не двоюродный брат!

Шмидт. Она сама говорила?

Грета. Безусловно. (Смеется.) Хорошенькое родство! У таких дам это всегда двоюродные братья. Приятней звучит, если остаются на ночь.

Шмидт. Он и ночью здесь был?

Грета (торжествуя). Ну ясно! Оба при налетах даже не ходили в убежище! Почему, легко себе представить.

Mаурер. И такая норовит еще жаловаться, когда ее назовешь настоящим именем.

Шмидт. Значит, он еще ночью был здесь? (Грете.) А сегодня вы заметили в доме что-нибудь подозрительное? Мы ищем двух заключенных.

Грета (многозначительно). Погодите-ка... (Думает.)

Шмидт. Хорошенько припомните. Видели вы кого-нибудь? Бежал, спрашивал, проходил... подозрительный...

Грета. Недавно по улице пробегал такой длинный, тощий... он выглядел подозрительно... даже очень...

Шмидт. Куда бежал? Как выглядел?

Грета. Так, подозрительно.

Шмидт. Как подозрительно? Опишите!

Грета. Длинный, тощий. Подозрительно бежал.

Шмидт (пристально смотрит на нее). Скрылось двое. Двое убийц!

Грета. Убийц? Возможно... он выглядел, как убийца!

Шмидт. Одного мы накрыли. В подвале вашего дома. Потому я и спрашиваю вас. Маурер, привести типа, которого мы поймали.

Анна. Что?

Шмидт. Да, одного сцапали внизу.

Росс и Анна переглядываются.

Грета. Значит, у вас убежало двое?

Шмидт (раздраженно). Не у меня. У других. Наше дело искать.

Маурер выходит. Росс и Анна обмениваются взглядами.

Грета (Россу). У вас на щеке губная помада.

Росс. Да? (Идет к зеркалу, стирает помаду, возвращается.)

Мак (Анне). Губная помада — это недостойно немцев.

Анна. Так не употребляйте, деточка. (Россу.) Что там по радио?

Мак. Опять хотите узнать, где находятся русские?

Анна. Ага! А вы не хотите? Ведь это и для вас небезынтересно. (Она очень напряжена: боится, что арестованный может выдать Росса.)

Грета (порывисто). Ну ясно! Эсэсовцам не сдобровать!

Мак. Ах, так!

Грета. Если русские поймают эсэсовца, ему тут же крышка. В таких случаях в плен не берут. Не правда ли, господин обершарфюрер?

Шмидт (с неприязнью уставившись на Грету.) Откуда у вас такие точные сведения?

Грета. Каждому известно. Вы настоящие герои! Теперь в особенности, когда русские в двух шагах!

Мак (нервничая). Враждебные разговорчики. (Шмидту.) Забрать ее?

Грета (не понимая). Меня? Куда?

Анна (смеется, Маку). Может, у вас не так уж много времени, чтоб забирать? Вы уверены, что успеете доставить арестованного? Час назад мне позвонил один человек... через полчаса я ему позвонила, ответил русский.

Мак (беспомощно, в ярости). Обершарфюрер, мне терпеть? Эту падаль?

Анна села на постель. Включила радио.

Голос диктора (скрипуче). ...оказывают ожесточенное сопротивление. Русские ворвались в центр города. Универсальный магазин Тица оставлен. В Вильмерсдорф ворвались танки. Гитлерюгенд и фольксштурм защищают Фербеллинерплатц...

Грета. Боже ты мой! Они уже там! Что с нами будет?

Анна (пытается принудить эсэсовцев уйти до того, как приведут арестованного). Что с нами будет, мы знаем. Но что будет с эсэсовцами? С цветом нации?

Мак (резко). Что вы хотите сказать?

Быстрый диалог.

Анна. То, что сказала. Слова фюрера. Может, они теперь тоже измена?

Мак (официально). Похоже, вам неизвестно, что у нас приказ расстреливать каждого, кто подозревается в стремлении подорвать боеспособность нации. Приказ фюрера.

Грета. Бедный фюрер! Сидит один-одинешенек в своем бомбоубежище!

Мак. Болтовня! Фюрер нас выручит.

Анна. Как? Русские в двух шагах от имперской канцелярии.

Мак. Не хотите ли вы сказать, что война проиграна?

Анна. Для кого?

Mак. Для нас.

Анна. Как у вас язык повернулся? Это же государственная измена.

Mак. Государственная измена?

Анна. Разумеется. В самом вопросе! Расстреливайте себя!

Мак (обескуражен). Я ничего подобного не говорил!

Анна. Нет? Разве вы не спрашивали, проиграна ли война?

Мак. Ну, знаете, дальше некуда! Ишь, стерва, перекручивает! Подумать только!

Анна. Может, вы об этом не спрашивали?

Мак. Обершарфюрер, все это ложь!

Грета. Ну ясно, он спрашивал. Я тоже слыхала.

Анна. Видали? Мы-то знаем, что выиграем войну... даже если русские в Берлине, даже если враг займет всю Германию. Мы только боимся за наших доблестных эсэсовцев! Что с ними случится, если они — разумеется, временно — попадут в плен! (Она пытается внушить Шмидту мысль о том, чтобы он дал арестованному возможность бежать, что это в его же интересах.) Круг все сужается, вам бы подумать о собственной безопасности, а вы норовите исполнить свой долг до конца и силитесь поймать каких-то жалких беглецов, словно это имеет значение.

Шмидт (угрюмо). Долг есть долг. Ничего не поделаешь.

Анна. Это все равно, что пытаться поймать блоху, когда гибнет мир. (Встает.) Что вы будете делать, если вдруг русские танки запрудят улицу?

Мак (яростно). Заткнись!

Анна. А дальше что?

Мак. Обершарфюрер... приказ фюрера...

Анна. Приказ — фюрера — стрелять. Ну, расстреляете меня за подрыв боеспособности нации, а потом что будете делать? Например, с жалким арестантом, которого велено доставить сюда?

Шмидт. Где же он? (Кричит в окно.) Где Маурер? Что? Ведите сюда!.. Я категорически запретил! Ну, ведите!

Анна. Что они будут делать?

Грета (с любопытством). Да, действительно! Прикончат или отпустят?

Мак. Укокошим, а как же иначе? Вы-то как думали?

Анна. А потом? (Смотрит на Шмидта.)

Грета. Да, а потом? Господи, аж дух захватывает!

Анна. А если придут русские и найдут убитого рядом с вами?

Грета. Правильно! Что тогда?

Мак (беспомощен. Он вырос на нацистской доктрине и никогда не подвергал ее сомнению. Орет). Обершарфюрер, это уж через край! Нам и без того достается. (Хочет броситься на Анну.)

Шмидт (остановив Мака, Анне). У вас богатейшая фантазия. Удивительно, как вам до сих пор удалось уцелеть?

Анна (глядит на него, улыбаясь). Моя фантазия многогранна, обершарфюрер...

Шмидт кидает на нее быстрый взгляд.

Грета (Маку). Нет, правда... как бы вы вышли из такого положения?

Анна (сухо). Мертвым. (После паузы.) С честью.

Mак. С честью, так точно!

Анна. Из-за нескольких жалких заключенных?

Мак (тупо). Приказ есть приказ! В этом вы ничего не смыслите.

Анна. Ни одна женщина этого не понимает. А если понимает, значит, она не женщина. Что, тоже государственная измена?

Мак (орет). Ложь! Моя мать понимает!

Анна (смотрит на него). Бедный мальчик!

Шмидт (открывает дверь). Наконец-то! Почему так долго копались?

Входят Маурер и арестованный Кох — маленький, невзрачный, весь в крови.

Маурер. На лестнице симулировал обморок. (Коху.) Смирно, скотина!

Кох пытается стать по команде «смирно».

Шмидт (Грете). Подите-ка сюда. Вы этого видели?

Грета. Погодите, постойте... нет, не думаю.

Шмидт (Коху). Фамилия?

Кох. Арестант 87112.

Маурер наносит ему удар.

Арестант 87112, господин обершарфюрер.

Шмидт. Почему вы тут спрятались?

Кох. Я прибежал сюда, господин обершарфюрер.

Шмидт. Кто вас надоумил спрятаться здесь?

Кох. Никто, господин обершарфюрер.

Шмидт. У кого прятались?

Кох. Я ни у кого не прятался. Я забежал сюда наугад.

Шмидт. И так легко разыскали? Подвал, дом, все?

Кох. Нашел наугад, господин обершарфюрер.

Маурер. Эй ты, говори правду, если хочешь кости собрать!

Шмидт. Как фамилия?

Кох. Арестант 87112, господин обершарфюрер.

Шмидт. Нет, не номер, фамилия.

Кох (механически, как что-то, что он уже тысячи раз говорил). Я паршивая еврейская свинья!

Шмидт. Да нет! Имя, ваше настоящее имя!

Кох. Еврейская свинья Ицик.

Шмидт (нетерпеливо). Да нет же! Прежнее имя. Ну, будьте же человеком.

Кох (молчит, потом поднимает глаза). Человеком?

Маурер (хохочет). Самому себе не доверяет. Вот что значит лагерная выучка.

Шмидт. Ну, развязывайте язык. Вам ничего не сделают. Как вас зовут? Вы же не в концлагере.

Кох. Иосиф Кох, господин обершарфюрер.

Шмидт. Ваша профессия?

Кох (сразу механически). Паршивая еврейская свинья.

Шмидт. Да нет же! Ваша профессия, прежняя профессия.

Кох колеблется.

Маурер (ударяет его). Ну, выкладывай! Раньше кем был, слюнтяй! Делал обрезания в синагоге?

Кох (спокойно). Я был экстраординарным профессором, доктором философии Иосифом Кохом, лейтенантом запаса, кавалером Железного креста первой и второй степени. А теперь я паршивая...

Шмидт (перебивает его). Хватит! Следовательно, вы были в какой-то мере образованным человеком, насколько это позволяет ваша раса. А теперь слушайте: мы хотим узнать, почему вы прибежали именно сюда, кто вас спрятал и где двое других, с которыми вы бежали? Больше ничего. Понятно?

Кох. Так точно, господин обершарфюрер.

Шмидт (мягко). Итак, кто вас спрятал?

Кох. Никто, господин обершарфюрер.

Шмидт. Где остальные?

Кох. Не знаю, господин обершарфюрер.

Маурер. Завтра с утра пораньше узнаешь. Лучше сразу говори.

Шмидт (мягко). В этом доме у вас есть знакомые?

Кох (мельком взглядывает на Росса). Нет, господин обершарфюрер.

Шмидт. Вам известно, что убит эсэсовец? Один из вас вырвал у него пистолет и застрелил. Поэтому вы и смогли убежать. Это вы?

Кох. Нет, господин обершарфюрер.

Росс встает, медленно направляется к окну. Маурер вопросительно смотрит на него.

Росс (схватившись за голову). А, черт, мутит с похмелья. Глотнуть свежего воздуха.

Маурер. Слабенькие нервы, а? Хваленая армия!

Шмидт (Коху). Кто же?

Кох. Я его не знаю, господин обершарфюрер.

Шмидт. Вы же не станете уверять, что не договорились обо всем заранее?

Кох. Мы ни о чем не договаривались. Нам сказали, что выпустят на свободу. Тут не о чем было договариваться.

Шмидт. Знаете, что вас ожидает, Кох?

Кох. Так точно, господин обершарфюрер. Сперва будут допрашивать, а потом ликвидируют.

Шмидт. Ладно, Кох. Подобные допросы иногда могут продолжаться долго. Мы хотим узнать от вас, куда делся тот субъект, который застрелил эсэсовца. Если скажете, я позабочусь, чтобы вас... чтобы вас больше не допрашивали. Вы знаете, что это такое. Ну, где он?

Росс осторожно приоткрыл окно. Анна идет к постели.

Кох. Я не знаю, господин обершарфюрер.

Шмидт. Кто-нибудь из присутствующих вам знаком?

Анна напряжена, Росс пристально смотрит на Коха.

Кох (оглядывается). Нет, господин обершарфюрер.

Грета (кудахчет). Ох, до чего интересно!

Шмидт. Послушайте, Кох. Вы знаете, что есть различные способы ликвидации?

Кох. Так точно, господин обершарфюрер.

Шмидт (Коху). Обещаю, что вы будете просто расстреляны и больше ничего, если сообщите, кто убийца.

Кох. Я не знаю, господин обершарфюрер. Мы побежали в разные стороны.

Маурер закуривает сигарету. Спичку не тушит, а держит на виду. Кох невольно вздрагивает.

Шмидт (заметив это). Вы не ахти какой храбрец, Кох, а?

Кох (просто). Нет, господин обершарфюрер.

Шмидт. Так вот, послушайте! Вы нас не интересуете. Нам нужен тот, кто стрелял. Если вы скажете, где его найти, обещаю, вам ничего не будет. Ни-че-го, ровным счетом.

Анна включает радио. Слушает.

Мак. Ну-ну, давай-давай, выкладывай! Это же стотысячный выигрыш!

Шмидт.И ваша жизнь спасена! Гарантирую.

Кох молчит.

Грета. Господи, как интересно! Жуть! (От возбуждения засунула пальцы в рот.)

Маурер (ударяет Коха). Говори, ну, говори!

Шмидт (раздраженно, Анне). Выключить!

Анна. Последние известия. Не хотите послушать? Русские всего лишь в ста метрах от бомбоубежища фюрера.

Мак. Что?

Шмидт. Тихо!

Анна приглушает радио.

Вы слышите, Кох! К чему в последний момент оказаться вздернутым? Через пару дней мы отпустим вас на все четыре стороны. Может, даже сегодня вечером.

Кох смотрит на него.

Это уже кое-что, а? Мы выпустим вас на свободу.

Кох (без всякого выражения). Так точно, господин обершарфюрер.

Шмидт. На вас это не производит никакого впечатления?

Кох. Нас и сегодня утром выпускали на свободу. Трое вырвались. Остальные убиты.

Мак. Какая наглость!

Шмидт (Коху). Там другое дело. А это — личное обещание.

Грета взвизгивает от возбуждения.

Мак. Тихо, дура!

Шмидт. Беру это на себя! Непосредственно, Кох. Я лично отпущу вас. Как только поймаем того, другого, вы автоматически получите свободу. Без бюрократизма. Ну, говорите!

Кох. Разве вы можете отпустить арестованного без разрешения гестапо?

Шмидт (наэлектризован, очень тепло). Конечно, могу! Возьму это на себя. Ну, Кох, давайте, давайте! Я же знал, что вы будете благоразумны.

Кох. Мы бежали из Луна-парка. Я несколько раз оглянулся. Другие были позади. Затем я их потерял. Наверно, остались там.

Шмидт. Что? И это все?

Кох. Ничего нельзя было разглядеть. Мы были в самом пекле бомбежки. Может, они погибли.

Грета. Ну, ясно! Так тоже могло получиться!

Маурер. Заткнись!

Шмидт. Кох, еще тридцать секунд на размышление. (Смотрит на свои часы. Вытирает носовым платком лицо.)

Похоже, что Кох вконец изнемог. Росс отходит от окна. Все ждут. Шмидт швыряет платок Коху в лицо. Кох поднимает платок, протягивает Шмидту.

(Изменяя тон.) Ах, так, сволочь, попался! Теперь ясно, ты кое-что знаешь, и мы это вытянем из тебя! Ты еще будешь умолять о расстреле, если вообще сможешь говорить.

Анна (внезапно включает радио на полную мощность). Слушайте! Они повторяют сообщение!

Голос по радио (громогласно). ...мы повторяем потрясшее всех известие: наш фюрер, исполняя последний долг, героически ушел из жизни. Гроссадмирал Дениц...

Анна (кричит). Мертв! Гитлер мертв!

Шмидт. Что?

Шмидт и Маурер бросаются к приемнику, Мак — к двери.

Мак. Невозможно! Они его убили!

Анна. Кто?

Мак. Генералы!

Шмидт. Тихо! Черт бы вас всех побрал! (Приник к приемнику.)

Голос по радио... Дениц уполномочен принять на себя руководство...

Шмидт. А Гиммлер? Что с Гиммлером?

Голос по радио. Борьба за почетный мир будет продолжена... Передаем траурный марш из «Гибели богов» Вагнера...

Грета (внезапно кричит). Он удирает!

Маурер. Проклятая тварь!

Кох в суматохе бросился к окну, вспрыгнул на подоконник. Мак и Маурер хотят ринуться к Коху.

Кох (громко, преобразившись). Назад, или я спрыгну! Я хочу кое-что сказать!

Шмидт. Нельзя, чтоб он спрыгнул! Третий этаж! Спрыгнет — ему конец.

Кох. Вы меня спрашивали! Вы хотели получить ответ. Вы его получите!

Шмидт (поняв его по-своему). Давай-давай, Кох. Наконец вы взялись за ум. Идите-ка! (Кричит Анне.) Выключить!

Траурный марш из «Гибели богов» смолкает.

Шмидт. Сюда, Кох! Приказываю!

Кох (смеется). «Приказываю»? Вы уже отприказывали! Вот что я еще хотел услышать! Он мертв, ваш предводитель крыс, подох под землей.

Мак и Маурер хотят броситься на него.

Шмидт (останавливает их, кричит). Назад! Ни с места!

Кох. Конец вам пришел, крышка! Теперь ваши головы полетят. Теперь вас будут вешать!

Maypep (рычит). Пристрелить.

Мак. Стреляю!

Шмидт. Стой! (Тихо, Мауреру.) Мы должны взять его живьем! (Коху.) Сойди! Сойди с подоконника! Мы будем с тобой хорошо обращаться!

Кох (еще сильней). Убийцы, трусливая банда палачей, лгуны, преступники, клятвонарушители! Думаете, я не знаю, что в ваших обещаниях — каждое слово вранье?

Маурер. Руби эту свинью на куски! (Россу.) Эй вы, хватайте его.

Росс не двигается.

Шмидт (Мауреру). Брось пушку! Вниз! Сойди вниз, Кох, не то я тебя расстреляю!

Кох (смеется). Меня вам больше не поймать! Я знаю, что вы сделаете, если схватите...

Шмидт. Обещаю вам, Кох! Честное слово!

Кох (смеется). «Честное слово»! Ваше честное слово! Слово подлецов и мерзавцев!

Маурер (рычит). Паршивая свинья, ты не выиграешь от смерти фюрера. Мы тебя укокошим! Не уйдешь!

Кох. Уйду! Меня вам не поймать! Но за меня отомстят. (Впился глазами в Росса.) Отомстят каждому из вас за каждого из нас! Настал конец! (Кричит в окно.) Настал конец, бейте их насмерть, поднимайтесь, уничтожайте этих крыс!

Шмидт (рычит). Хватай его! Эта сволочь слишком труслива, чтобы выпрыгнуть!

Шмидт, Маурер и Мак бросаются к окну. Кох, откинувшись назад, падает на улицу. Анна вскрикивает.

(У окна, Маку и Мауреру.) Вниз! Быстрей! Может, еще жив!

Маурер и Мак выходят.

Грета (у окна, рядом со Шмидтом). Этот больше не убежит.

Анна и Росс обмениваются взглядами.

Они лежат рядышком и не шевелятся.

Шмидт. Кто же другой?

Грета. Фельдфебель, он висел на фонаре. Кох свалился и оборвал его.

Шмидт (кричит в окно). Что? Готов? Блевотина! Как? Сломал позвоночник? О фонарь? Надо его прихватить! Ясно! Предъявить! Для отчетности. Постарайтесь раздобыть тачку... (Отходит от окна.)

Грета. А дальше что?

Шмидт (раздраженно). Не суйтесь не в свое дело!

Грета (возмущенно). Смотрите пожалуйста. Я вас позвала, когда он вскочил на окно. И вот — благодарность!

Шмидт (достает носовой платок, вытирает затылок. Внезапно становится озабоченным маленьким чиновником). Ерунда. Одним меньше. Конечно, лучше было бы взять живьем. Я сделал все, что мог, так ведь? Выжидал, уговаривал... ведь так?

Грета (не желая ему противоречить, наивно). Если бы вы подождали... может быть...

Шмидт (раздраженно). Глупости! Впрочем?..

Анна. Вы сделали все, что могли.

Шмидт. В лагере тысячи не имеют значения... но здесь эти бюрократы, знаете, из-за одного человека устроют спектакль. Пришьют дело. (Смотрит на Росса.) А вы? Вы как думаете?

Росс. Иначе вы поступить не могли.

Грета. Если б вы связали его по рукам и ногам... тогда он не смог бы вскочить.

Шмидт (придя в ярость). Кому могло прийти в голову — полутруп! Может, никто и не спросит. Фюрер умер... там дел хватает! Здорово нас надули, а?

Из соседней комнаты кричат «Грета... Грета!»

Грета (в полуоткрытую дверь). Иду, иду. (Шмидту.) Можно теперь уйти? Это фрау Роде. На последнем месяце.

Шмидт. Что? Ах, так! Постойте!.. Я пойду с вами. У вас мы еще не были.

Грета. У нас мужчины не прячутся. (Насмешливо глядит на Анну.)

Шмидт. Что? Где? Ах да...

Грета (у окна). Смотрите, она его тащит.

Шмидт. А? Кто?

Грета. Жена фельдфебеля. Наконец-то он лежит внизу. Вчера она два раза пробовала обрезать веревку. А патруль прогонял. Видите, как волочит. Ей ни за что не втащить его наверх по лестнице.

Шмидт. Господи боже мой, о чем вы только не болтаете! Помолчите наконец. (Анне и Россу). У вас тоже не все чисто. Так же, как у фельдфебеля, а? (Россу.) Когда возвращаетесь?

Анна (поспешно). Сегодня вечером.

Шмидт. Так, сегодня вечером! Отпуск без отпускного билета, а? (Проводит рукой по лицу.) Э, теперь это меня не касается. В последних известиях сообщалось, как умер фюрер?

Анна. Нет.

Крики: «Грета! Грета!»

Шмидт (Грете). Пошли! (Анне и Россу.) Стало быть, нынче вечером. Вам бы лучше убраться, а? Ну, как хотите. У меня свое задание, а на остальное наплевать, понятно? Все равно в эти дни драпают без конца. Достаточно насмотрелся. Крысы бегут с корабля. А теперь и вовсе. Потом все свалят на нас. А мы! Что — мы? Выполняли приказ. Частенько нелегко приходится, поверьте. Ты ведь тоже человек! Другие, в лайковых перчатках, приказывают — мы обязаны выполнять. Под конец мы же в дураках. Как вы сказали? Дениц заместитель?

Анна. Гроссадмирал Дениц.

Шмидт. Из военных. Как это понять? (Анне.) А вы — женщина что надо. (Грете.) Пошли! (Вместе с Гретой выходит.)

Анна встает, идет к окну. Внезапно покачнулась. Росс подхватывает ее на руки. Несет к постели.

Анна. Я дрожу. Ушли?

Росс (шепчет). Нет, они еще здесь. Где ты спрятала мои вещи?

Анна. Завернула в халат. (Шепчет.) Ты знал Коха?

Росс. Да.

Анна. А он тебя?

Росс. Да.

Анна. Он тебя спас.

Росс. Да. (Все еще держит Анну.)

Анна. Я вся дрожу. Держи меня! Все во мне содрогается. Как может содрогаться сердце! И глаза! (Внезапно порывисто шепчет.) Почему ты не выстрелил до того, как он прыгнул?

Росс. Мы бы все погибли. И ты. Коха невозможно было спасти. Он свободен.

Анна (шепчет). Он умер.

Росс (с горечью). Они больше не будут его мучить. Можно умереть по-разному.

Анна (смотрит на дверь). Они ушли?

Росс (качает головой). Нет.

Анна. Могут вернуться. Вдруг они подслушивают за дверью? Надо и дальше вести себя так же... так же говорить... будто...

Росс достает коньяк и рюмки.

Я дрожу. Дай что-нибудь выпить.

Росс дает ей рюмку коньяку. Прижимает Анну к себе. В комнате стало темней.

Как все шатко! Они не должны нас услышать. Включи радио.

Росс включает радио. Слышен траурный марш из «Гибели богов».

Как громыхает!

Росс уменьшает силу звука.

Что это?

Росс. «Гибель богов».

Анна. Он мертв. Теперь этому конец?

Росс. Должно кончиться. Он сдох!

Анна (смотрит на радио). Эта музыка! Как будто тебя хоронят. Как будто и ты умерла.

Музыка обрывается.

Голос по радио. Борьба в столице рейха продолжается. Дальнейшие сообщения слушайте через час...

Росс (встает, глубоко вздыхает). Он подох! Подох, как крыса в подземелье. Можно снова дышать!

Анна (шепчет). Тише! Не говори об этом! Они могут услышать! Если снова придут, у меня не хватит сил. Я не выдержу! Сейчас, под конец себя выдать! Говори! О чем-нибудь другом. Как раньше.

Росс молчит.

(Громче.) Ты глушил коньяк... всю ночь... вот... вот они, твои башмаки... (Шепчет.) Говори! (Смотрит на дверь).

За стеной голоса. Росс прислушивается.

(Быстро, пытаясь смеяться.) Как ты швырнул свой китель в окно! Ты был такой смешной! А как наорал на меня из-за бумажника... (Тихо.) Говори, говори! Росс (тихо). Прости меня, Анна... Анна (смеется). Прощение? Разве каждый из нас не нуждается в нем? Может, ты оставил бумажник в госпитале... у своего пропойцы-доктора? (Смеется. Прислушивается.)

Слышны голоса.

(Шепчет.) Идут! Говори!

Росс (шепчет, будто заклиная судьбу). Они больше не придут. Они не должны прийти! Никто сюда не войдет, Анна! Мы одни... одни...

Анна (шепчет). Не говори так!..

Росс (громче). Вполне возможно, бумажник остался в госпитале. Потом я спрошу у доктора. Я был сумасшедшим, Анна. Ты должна это понять. Все нагрянуло так внезапно... отпуск... и боязнь, что тут никого не будет... и вот ты оказалась здесь...

Анна. Я ждала тебя...

Росс. Ты была здесь, Анна... и с тобой — моя жизнь...

Слышны голоса и шаги эсэсовцев, спускающихся по лестнице. Анна и Росс напряженно прислушиваются.

Анна (продолжая прислушиваться). Башмаки... да-да... Мы найдем другие...

Стемнело.

Грета (входит с карманным фонариком. Светит по углам). Ушли. Они ушли!

Анна. Что-нибудь еще говорили?

Грета. Фрау Роде здорово перетрусила! (Россу.) Вы тоже, да?

Анна. Приходу гестапо никто не радуется.

Грета (болтливо). Как он прыгнул из окна, а? Жуть! Бедняга! Выглядел таким одиноким на подоконнике.

Анна. Нате, вы же об этом мечтали, Грета. (Дает ей белье и чулки)

Грета. Боже ты мой, красота! Натуральный шелк! Еще бы платье! Ведь в этих обносках...

Анна. Вот вам платье.

Грета (прикидывает на себе). В самый раз! Блеск!

Слышна сирена.

Что? Воздушный налет, а у меня все эти чудесные вещи? Нет! В убежище! (В дверях, Анне). Кстати, обершарфюрер в вас влопался. Спрашивал, одна ли живете? (Уходит.)

Анна закрывает окно. Спускает одну из светомаскировочных штор. Возвращается. Останавливается у тахты.

Росс. Не пойдешь в убежище?

Анна (качает головой). Нет.

Росс (смотрит в незатемненную часть окна на улицу). Бегут. Будто кроты в норы. Во что они превратили землю! (Оборачивается и смотрит на Анну.) Скоро улицы опустеют. Теперь я могу идти. Анна. Куда?

Росс. Куда-нибудь.

Анна. Без документов?

Росс молчит. Они стоят друг против друга, разделенные всем пространством сцены. На улице тишина.

Разве для тебя здесь не самое надежное место во всем Берлине?

Росс. Да, но не для тебя, если я останусь здесь.

Анна не отвечает. Пауза.

Зачем ты все это делаешь?

Анна. Не все ли тебе равно? (После паузы, запинаясь.) Может быть...

Росс. Может быть?..

Анна не отвечает. Слышны отдаленные выстрелы.

Анна. Почему они не кончают?

Росс (медленно). Не знаю. Так далеко в своих мыслях я еще не могу заходить, Анна. Передо мной медленно начинает вставать из тьмы бесконечное слово — свобода... Оно еще трепещет, это пока лишь слово — свобода... Как давно это было... Впервые в мою спину не смотрят автоматы — и не одно лишь отчаяние и беспомощность... Появилась надежда!

Залп зениток.

Ты слушаешь, Анна?

Анна. Да, слушаю...

Росс. Тебя почти не видно... (Медленно приближается к Анне.) Вот она, темнота, я так ее ждал... все еще лечу в пропасть... Но вот и безопасность... шелестит, словно ветер листовой... Кажется, это и есть жизнь. Начинается снова. Я позабыл ее... И я позабыл, что такое женщина...

Он стоит перед ней. И не прикасается к ней. Вспышки первых взрывов.

Занавес

Часть вторая

Та же комната на следующее утро.

Росс (у окна). За ночь они вывесили из окон белые флаги — полотенца, простыни, все, что было под рукой. Но все еще стреляют...

Анна. Почему они не кончают с этим?

Росс. Вероятно, боятся ответственности.

Анна. За мир?

Росс. За поражение.

Анна (глядит на него. Медленно). Они боятся ответственности за поражение... Но не страшатся ответственности за дальнейшее бессмысленное убийство людей.

Росс. Да. Это соответствует понятию: национальная честь.

Анна (ставит кипятить воду). А какому понятию соответствовали концлагеря?

Росс. Национальная безопасность. (Выглядывает из окна).

Анна (подходит к нему). Ты не хочешь еще поспать? Ведь рано, и неизвестно, что принесет день.

Росс. Все равно не заснуть.

Анна (кладет руки ему на плечи). Ночью ты кричал во сне.

Росс. Наверно, я еще часто буду кричать. (Смотрит на нее.) Анна, вчера утром мы были незнакомы, а сегодня — ты самый дорогой человек. Но я почти ничего о тебе не знаю.

Анна. Что ж тут знать? И что я о тебе знаю? Вчера пришел, а завтра уйдешь. (Возвращается к спиртовке.)

Росс (по-прежнему у окна). Вот и напротив вывесили белый флаг. Свобода почти в руках, но на улицу все еще нельзя выйти. Надо ждать, ждать... Ужасно последнее ожидание — дождешься ли освободителей?

Анна. Русских?

Росс. Да.

Анна. Наши враги нас освобождают?

Росс. Да, так обернулось.

Анна. Что дальше?

Росс (сурово, негромко). Расплата! Месть за каждое убийство! Месть за каждого убитого! Месть за газовые камеры и рвы, забитые мертвецами!

Анна (отрывается от спиртовки, медленно). Тогда тебе придется мстить без конца и края.

Грета (стучит в дверь, входит; на ней красное платье, подаренное Анной). Можно набрать воды?

Анна (кивает головой, вынимает из шкафа пальто). Пойду раздобуду немного хлеба. Я ненадолго. (Уходит.)

Грета (наполняет чайник водой). Вы же собирались уйти вчера вечером?

Росс. У вас хорошая память.

Грета. Лучше б она была у вас. У фельдфебеля ее вообще не было, и на другой день он висел на фонаре. (Хочет уйти.)

Росс (поспешно, ей вдогонку). Кстати, вчера вечером я уходил... и вернулся.

Грета. В самом деле? (Смеется.) Вроде привидения, а? По мне, так ради бога! Я не доносчик. Но старика Кернера берегитесь. (С любопытством осматривается.) Вы спали здесь?

Росс. Вас это очень интересует?

Грета. Я не могла бы тут спать.

Росс. Нет?

Грета. Ведь только вчера он отсюда выпрыгнул. Покойник... прямо под окном.

Росс. Рассуждать по-вашему — ни один человек в Германии не мог бы уснуть. А вы страдали бессонницей из-за того, что фельдфебель висел на фонаре?

Грета. Это совсем другое дело. Он был дезертиром. И жутко перетрусил, когда его забирали. Даже упал на колени. А тот! Чего только не наговорил! Месть! Месть! Тут поневоле перетрусишь!

Росс. Отчего?

Грета. Гм, от всего. Между прочим, фельдфебеля обмыли, обрядили и положили на стол. Жена прямо-таки волоком втащила его по лестнице. А там помогла фрау Кернер, жена блокварта. Старик Кернер, подлюга, тут же, конечно, закатил ей скандал. Жена фельдфебеля хочет раздобыть священника. А откуда его взять? И гроба нет. А где хоронить? Старик Кернер говорит, везти не на чем... Вы сегодня уйдете?

Росс. А что?

Грета. В ваших интересах. Старик Кернер говорит, что заявит, если останетесь.

Росс. М-да. Когда он думает заявить?

Грета. Собирался сегодня утром. Жуткая сволочь. Берегитесь.

Росс. Чего беречься? А еще что говорил?

Грета. Он не все говорит, что думает. Коварный.

Росс. А вы спросите, что он собирается делать, когда придут русские.

Грета. Спрашивайте сами. У фрау Роде каждую минуту может начаться...

Росс (безучастно). Да?

Грета. Знаете, ваша кузина... С ней тоже не все в порядке...

Росс. Нет? У кого нынче все в порядке?

Грета (смеется). Наверно, только у мертвых.

Входит Анна. Грета разглядывает ее пальто.

Вот это да! Абсолютный блеск! Демисезонное! Как раз по сегодняшней погоде. Чего только у вас нет!

Анна. Да, в самом деле...

Грета. И у меня когда-то было такое. Сгорело.

Анна. Скоро потеплеет, Грета. И вам не понадобится пальто.

Грета. Это я и сама знаю. (Смотрит на Анну, которая распечатывает пачку кофе и насыпает из нее в кофейник.)

Анна (заметив это, дает ей остаток содержимого пачки). Вот, дайте фрау Роде.

Грета (нюхает). Настоящий кофе! Факт! Где вы достали?

Анна. Надбавка за страх при последних воздушных налетах американцев.

Росс. Надбавка за страх?

Анна. Да. Так это называлось. Когда число убитых переваливало за десять тысяч, нам выдавали надбавку к пайку — немного сахару, или шоколада, или кофе. Как детишкам дают конфетку, чтобы вели себя хорошо.

Грета. При русских налетах ничего не выдавалось. (Хочет уйти.)

Анна. Только обязательно дайте кофе фрау Роде.

Грета. Не бойтесь, не стяну. Все-таки что значит мужчина в доме! Снова начинаешь хорошо относиться к людям! (Уходит).

Росс (быстро). Кто такой старик Кернер?

Анна (кладет на стол хлеб). Блокварт. Живет в нашем доме, внизу.

Росс. Нацист?

Анна. Иначе не был бы блоквартом.

Росс. На подкуп пойдет?

Анна. Да. Но не выдал бы после.

Росс. Он донес на фельдфебеля?

Анна. Возможно.

Росс. А на Вильке?

Анна. Нет.

Росс. Кто выдал Вильке? Кто-нибудь из соседей?

Анна молчит. Звонит телефон. Она снимает трубку. Росс смотрит на Анну. Она берет трубку и тут же кладет ее обратно.

Его выдал мужчина, который только что звонил?

Анна (взглянув на него). Откуда ты знаешь, что это мужчина?

Росс. Иначе ты не бросила бы трубку.

Анна (смотрит на него, медленно). Ты наблюдательный.

Росс. Лагерь приучил. От этого зависела жизнь.

Анна (с горечью). Мы все выучились этому, не так ли? Следить и притворяться!

Росс. Значит, Вильке выдал мужчина, который звонил?

Анна (после паузы). Да.

Росс. Почему?

Анна. Спасал себя. Был на подозрении.

Росс. Твой муж?

Анна. Да. Мы не виделись два года. С того дня как он спьяну признался мне, что на допросе в гестапо рассказал все, что знал о Вильке. Пожертвовал им, спасая свою шкуру.

Росс. Чего он теперь хочет?

Анна. Вернуться. Вдруг все оказалось ошибкой. Раскаивается. (С горечью.) Он всегда раскаивается в нужный момент.

Росс. Боится, что донесешь на него, когда все это рухнет.

Анна. Возможно. Он всегда заранее рассчитывает, из чего извлечь выгоду.

Росс (указывает на мундир). Его вещи?

Анна. Да. Он стал военным, чтобы отвести подозрение. Это его и спасло. Про форму я совсем забыла. Запаковала ее с другими вещами. Он должен был их забрать. Но так и не зашел.

Росс. А сейчас?

Анна (иронически). Сейчас ему вдруг захотелось меня спасти. (Начинает собирать на стол завтрак.)

Росс. Тебя? Не себя ли?

Анна. Подразумевает себя. Но лучше звучит, если сказать «меня».

Росс. Где он? Военная форма ему не нужна?

Анна. Нет. В России ему прострелили ногу.

Росс. Спекулирует на твоем сочувствии? (Пьет кофе, ест.)

Анна. Нет. На соучастии. Говорит, я рассказала ему то, за что посадили Вильке.

Росс. Ты это сделала?

Анна. Да. Я доверяла ему.

Росс. А Вильке тебе?

Анна. Да. (Порывисто.) Зачем ты расспрашиваешь? Я не хотела, но так получилось, Вильке был выдан. Я и понятия не имела об этом, потом узнала, старалась позабыть, и вот приходят такие, как ты, мученики, борцы за правду, расспрашивают, — и вновь растравляют все! Кто бы мог подумать, что подлость и страх так разрастутся? Ведь когда-то мир был иным, были доверие и любовь. Так нас учили, и так мы жили, пока не нагрянула эта проказа, не запятнала и не разъела все до того, что не доверяешь ближнему и даже себе самому.

Росс. И даже себе самому?

Анна (тихо). Нет. (После паузы.) Когда умер отец, я была еще девочкой и мало знаю о нем. Но один вечер мне хорошо запомнился. Отец был болен. Я сидела в его комнате. И вдруг он сказал: дитя, тебе повезло, ты родилась в двадцатом веке — веке свободы, культуры и человечности. (Гневно смеется.) А позже, в школе, меня учили, что таких людей, как Атилла и Чингисхан, теперь не может быть.

Росс (направляется к Анне. Обнимает ее). Мы превзошли их.

Они стоят у окна.

(Внезапно выпускает ее из объятий, высовывается в окно.) Это старик Кернер? Там, выходит из дому?

Анна. Да.

Росс (рассматривает Кернера: высовывается из окна и облокачивается на подоконник так, чтобы можно было прицелиться). Как ты думаешь, за патрулем пошел?

Анна. От него все можно ожидать.

Росс (вынимает револьвер). Грета тоже говорила об этом.

Анна. Не стреляй.

Росс (не слушая ее, наблюдает за Кернером). Остановился... Идет к фонарю... осматривает мостовую... там, где Кох... возвращается в дом. (Отходит от окна.)

Анна (шепчет). Выбрось револьвер.

Росс кладет револьвер в карман.

Анна. Если русские его обнаружат...

Росс (отрицательно качает головой. Мягко). Анна... за десять лет я впервые не чувствую себя беззащитным. (Вынимает револьвер, крепко сжимает его в руке) Ты знаешь, что он для меня? Жизнь. Я больше не убойный скот. Я могу защищаться.

Анна (тихо). Это смерть. И всегда останется смертью. Выбрось. Он больше не нужен.

Росс. Он нужен, пока не появится первый русский танк. (Мягко.) Тогда я выброшу его, Анна. И я верю, что тогда наступит то, о чем говорил твой отец... Чтобы остаться в живых, не понадобится оружие.

Грета (врывается в комнату). Началось! У фрау Роде! Ужас!

Анна. Позовите акушерку. Вы знаете какую-нибудь?

Грета. Да, если только уцелела. Но кому-нибудь надо побыть с фрау Роде. Она умирает...

Анна. Она не умирает. Она несет в мир новую жизнь. Позовите фрау Кернер, она знает, что надо делать. (Выпроваживает Грету.)

Грета. Кажется, что она прямо-таки умирает.

Анна. Да, это выглядит так...

Грета уходит.

Ребенок. Для чего?

Росс. Для следующей мировой войны.

Анна. Но ведь больше не должно быть войн?

Росс. Двадцать пять с лишним лет назад тоже думали, что одна мировая война достаточный урок для целого поколения. Сейчас еще не окончилась вторая мировая война, а уже поговаривают о третьей. Мы, видите ли, должны отвоевать все, что теперь потеряли!

Слышны шаги поднимающегося по лестнице человека.

Анна (спрашивает, высунувшись в дверь). Она здесь? Голос Греты. Фрау Кернер... да.

Голос фрау Кернер. Потихоньку-полегоньку. Времени еще достаточно.

Росс (быстро подходит к двери, высовывается из нее). Ваш муж внизу, фрау Кернер?

Голос фрау Кернер. Пока еще не ушел. Но собирается. По каким-то делам.

Анна (захлопывает дверь, заслоняет собой выход). Что тебе от него надо?

Росс. Хочу сказать, чтобы не заявлял обо мне.

Анна смотрит на него.

Что эсэсовцы вчера проверили мои документы. Все улажено. Анна (тихо). Оставь револьвер.

Росс (мягко). Я беру его в последний раз. Завтра он не понадобится. А может быть, и сегодня. (Смотрит на нее.) Я не буду стрелять.

Анна. Тогда оставь его. Скажи Кернеру, русские через час будут здесь. Скажи, ему самому не мешало бы спрятаться. Он это сделает.

Росс глядит на нее. Вынимает револьвер, отдает. Целует ее. Уходит. Анна смотрит ему вслед, проводит рукой по лбу, кидает взгляд на револьвер. Хочет его выбросить. Выглядывает в окно. Вдруг останавливается. Возвращается. Кладет револьвер в свою сумочку. Подходит к зеркалу. Подкрашивает губы, внимательно изучает свое лицо. Переодевает чулки, туфли. Берет чашку, пьет. Тихо отворяется дверь. В комнату проскальзывает Шмидт. Он в штатском, похож на пьяного, но не пьян. Под мышкой — завернутая в бумагу бутылка.

Шмидт. Привет, куколка.

Анна (в первый момент не узнает его, потом пугается). Вы?

Шмидт. В натуральную величину. Отто Шмидт. Даже в качестве кавалера. (Протягивает бутылку.) Прошу!

Анна. Что вам нужно?

Шмидт. Ваш дружок испарился?

Анна. Какой дружок?

Шмидт. Тот самый — двоюродный братец.

Анна (понемногу берет себя в руки. Думает, что Шмидт явился в гости. Пробует по-хорошему отделаться от него. Принимает бутылку). Благодарю. Вы в штатском, господин Шмидт?

Шмидт. Угу. Сам себе кажусь смешным. Полуголым.

Анна. Вышли в отставку?

Шмидт. Вроде вашего кузена с утерянными документами? (Смеется.) Ты должна признать, куколка, вчера вечером я был галантным кавалером. Мог бы и заграбастать его. Так-то, сам живу и другим даю жить. Счастливой дорожки!

Анна. А вы? Разве война кончилась?

Шмидт. Похоже, а? Нет. Нет еще, куколка. Но идея вашего братца и мне прочистила мозги. Вовремя отчалить! Глупо под самый конец сыграть в ящик. (Вынимает из кармана пакеты.) Ну, как? Неплохо выглядит, а? Захватил кое-что червячка заморить. (Выкладывает пакеты на стол.)

Анна пытается пройти мимо него к тахте, на которой лежит сумочка.

(Ловит Анну и прижимает, к себе.) Ну, а как насчет приветственного поцелуйчика?

Анна. Пустите меня!

Шмидт. Но-но, не будь такой недотрогой, куколка! Вчера ты была податливей! Анна. Что?

Шмидт. А то нет? Я ж не ребенок! Вчера сразу заметил, на что намекала, когда переодевалась! Ты в моем вкусе.

Анна. Если заметили, так должны знать, что я сделаю, если тотчас же не отпустите меня. (Схватила со стола принесенную Шмидтом бутылку.)

Шмидт, (смеется). Вот это мне нравится. Терпеть не могу рыб. (Отпускает ее.) Ладно, ладно, куколка, время у нас еще есть. А как насчет глотка из этой посудины?

Анна. Забирайте все это и проваливайте!

Шмидт (невозмутимо). Ладно. Тогда отдай бутылку.

Анна (спокойно). Вы скажете, наконец, что вам тут, собственно, надо?

Шмидт. Я же тебе сказал. Нырнуть поглубже. А что ж еще? На пару деньков... пока не пройдут передовые русские части. А если мы и потом не наскучим друг другу...

Анна. Вы что, с ума сошли?

Шмидт (смеется, вытаскивает из кармана бумаги) .Ты только погляди, что я притащил! Продовольственные карточки! Отто обо всем позаботился. На них безбедно проживет десяток людей.

Анна. Вам нельзя тут оставаться, поймите же это наконец! (Все еще держит в руке бутылку.)

Шмидт хватает бутылку. Анна хочет ее удержать, но выпускает, ибо видит, что Шмидта этим не испугаешь.

Шмидт (открывая бутылку). Ты имеешь в виду эсэс и все такое прочее? Не бойся, мое сокровище. В этом самом виде вчера я был выпущен из концлагеря. Приятель из канцелярии состряпал документы. Я жертва нацизма. Русские могут спокойно приходить. Со мной все в порядке.

Анна (пристально смотрит на него; меняет свое поведение, приветливей). Зачем же вы явились сюда? Почему вам не отправиться в какое-нибудь другое место? Разве у вас нет родных?

Шмидт. В Силезии. Там русские.

Анна. Но здесь вы уже вчера побывали. Каждый знает, что вы — обершарфюрер.

Шмидт. Об этом ни один человек и не вспомнит, куколка. Если сам себе не враг.

Анна. Грета...

Шмидт. И не пикнет. Эта соображает... (Разворачивает один из принесенных пакетов, закусывает.)

Анна. Даже когда придут русские?

Шмидт. И тогда. Точно так же, как ты. (Угрожая.) Все вы прекрасно понимаете, что история с русскими продлится недолго. А потом — мы снова тут как тут. Может, не совеем в открытую. Но все равно будем здесь. Мы и сейчас каждого предателя берем на заметку!

Анна. А вы разве не стали одним из них?

Шмидт (смеется). Умная головка! Еще вчера заметил. У меня другое дело. Негласное разрешение большого начальства. Оторваться от врага. Спасти цвет нации. Притаиться, уйти в подполье, пока не минует опасность. (Наливает рюмку.) Твое здоровье, куколка! (Поднимает рюмку)

Анна (думает, смотрит на него, берет рюмку, которую он ей протягивает). Приходите к вечеру.

Шмидт. Вот это уже лучше звучит. Только меня не очень прельщает разгуливать в штатском по улицам.

Анна. Тогда днем.

Шмидт отрицательно качает головой, пьет, наливает себе еще одну рюмку.

Сейчас ничего не выйдет. Через часок... а теперь уходите. (Хватает его за руку, хочет выпроводить.)

Шмидт (сидит за столом, освобождает свою руку). Что случилось? С чего бы? Ты же вчера ясно намекала.

Анна. Мне надо кое-что уладить. Значит, через час, договорились? (Пьет.)

Шмидт (благодушно). Я остаюсь, куколка. Не спускать глаз, так лучше. Старое правило — смотреть в оба.

Анна. Хотите укрыться у меня, а сами не доверяете. Даже на час боитесь оставить одну.

Шмидт. Доверяю. Но куда больше верю, когда ты на глазах.

Анна (меняет тон). Мне надо кое-что сделать. Я даже еще не одета.

Шмидт. Для меня ты и так хороша. Плевал я на туалеты.

Анна (будто бы серьезно озабочена). Вы же вчера приходили сюда эсэсовцем. Откровенно говоря, я никак не пойму, почему бы вам не укрыться в другом месте? Неужели негде? Такому мужчине! Наверняка есть!

Шмидт. Сказать по правде, нет.

Анна. Где ваши товарищи?

Шмидт. Начхать мне на них. Я индивидуалист. Так лучше. Никто не продаст. В том числе и друг. (Разъясняя.) Всего не предусмотришь, куколка. Иногда обстоятельства застают врасплох. Всего не учтешь. Тут приходится брать то, что под руку подвернулось. А ты вчера на меня так посматривала... Я и решил — столкуемся.

Анна (думает, после паузы). Ну что ж, ладно. Только выйдите хоть на полчасика. Мне еще надо... (Ведет его к двери.)

Входит Росс, останавливается, ошеломленно смотрит на Шмидта.

Шмидт. Ага... так вот, стало быть, в чем загвоздка, а?

Анна (спокойно). Да, именно это я и хотела уладить.

Шмидт. Кузен? Как бишь его фамилия?

Росс. Фольмер.

Шмидт. Правильно! Все еще здесь! Ну и ну! Разве вы не собирались вчера исчезнуть?

Анна (поспешно). Сейчас уйдет. Вчера не смог.

Шмидт. Почему? Боязно по ночам одному выходить на улицу?

Анна. Он уйдет! Куда ему было идти ночью. (Россу.) Уходи. Пора.

Росс (еще не уяснил ситуации). Да... конечно...

Анна (Шмидту). Он собирался уйти после завтрака. (Россу.) Все взял?

Росс кивает головой.

Счастливого пути!

Росс направляется к двери.

Шмидт (внезапно бросается ему наперерез с револьвером в руке; угрожая оружием, оттесняет обратно в комнату). Не торопись, куколка. (Россу.) Ни с места! Ко мне! Станьте-ка туда. (Анне.) И вы тоже!

Росс подчиняется. Смотрит на Анну. Не понимает, в чем дело.

Куда вы хотели идти, Фольмер? Допустим, это ваша фамилия. (Анне.) Меня, собственно, интересует, куда он направлялся.

Анна. Не все ли равно. Отпустите его. Пусть сам подумает о себе! (Россу.) Ну, ступай же наконец!

Шмидт (бросает на нее быстрый взгляд; Россу). Куда?

Росс (безучастно). В часть. Или на сборный пункт. С такой рукой не навоюешься.

Анна (Шмидту). Пусть сам о себе позаботится.

Шмидт. С чего ты вдруг стала такой неприветливой, почему тебе не терпится отделаться от него?

Анна (смотрит на Шмидта). Ах, так! Знаете что? Убирайтесь-ка оба ко всем чертям! Я сыта вами по горло! Выметайтесь отсюда! Оба! Вы два сапога пара! И забирайте (показывает на стол) всю эту ерунду! Забейтесь в какой-нибудь подвал, лакайте шнапс и расписывайте друг дружке, какие вы отчаянные ребята!

Шмидт. Спокойненько, спокойненько! Что-то сегодня ты очень уж ядовита, куколка!

Анна. Ага, ядовита? А почему бы нет? Поглядите на себя, сверхчеловеки, как вы стоите... (Шмидту.) Вы — герой, боитесь пушку выпустить из рук! Бросьте ее и не ставьте себя в дурацкое положение!

С этого момента диалог развивается очень быстро, похож на поединок.

Шмидт. Придут русские, ты прикусишь свой длинный язык. Приползешь на брюхе, будешь молить Отто о защите!

Анна. Вас... о защите? Вы с ума сошли? Вам бы о себе позаботиться!

Шмидт. О себе? И не подумаю. У меня документы. Единственный, кто по горло в дерьме, — Фольмер. Вероятно, плен в Сибири не очень-то приятная штука.

Росс. Приятней, чем виселица, обершарфюрер Шмидт.

Шмидт (самодовольно). Шмидт? Никогда не слыхал такого имени. Моя фамилия Хольман. Иосиф Хольман.

Росс (поражен). Иосиф Хольман?

Шмидт. Вы удивлены?

Росс (взял себя в руки). Нисколько.

Шмидт. Красивая фамилия. Безупречная к тому же. Безупречнее вашей.

Росс. Насколько безупречным может быть имя?

Шмидт. Насколько оно подтверждено документами. Вот поэтому вашему имени грош цена. Может, вы свои бумаги нашли?

Росс. Стоит ли сейчас их разыскивать? Вы-то как раз теперь потеряли свои.

Шмидт. Сменил! Огромнейшая разница. Такая же, как между жизнью и смертью.

Анна (показывает на револьвер). А револьвер? Он вяжется с вашими документами?

Шмидт (взглянув на нее). Ясная головка, как всегда.

Росс. Шмидт, вы видели белые флаги на улицах? Положение неустойчивое. Пойманный с оружием в руках будет расстрелян. И той и другой стороной.

Шмидт. Только не я. Мы еще здесь. А вы не слышали, что имперский министр пропаганды приказал стрелять из пушек по домам, на которых вывешены белые флаги?

Анна. Неужели у него еще так много пушек?

Шмидт (улыбается). Все остришь? Птичек, что поют по утрам, вечером сцапает кошка.

Анна. Кошки теперь разные.

Шмидт. Конечно, мой ангел, Я еще вчера это заметил. Ты обладаешь большой силой убеждения. Восхитительно! Молодой человек, который приходил со мной вчера, нынче застрелился.

Анна. Кто? Мимоза?

Шмидт. Нет, другой, Мак. Тот, с героической мамашей.

Анна. Маленький?

Шмидт кивает годовой.

Бедный мальчик!

Шмидт. Похоже, ты разбила его убеждения. Идеалисты хрупки. (Садится на кровать.) Так... а теперь переменим тему разговора. Не жил ли здесь некто по фамилии Вильке?

Анна (выразительно посмотрев на него). Вильке?

Шмидт. Да или нет?

Анна. Да. Что с ним?

Шмидт. Тебя это интересует, а?

Анна не отвечает.

Вильке был арестован. За государственную измену. Донос поступил отсюда. От человека по фамилии Вальтер. Правильно, фрау Вальтер?

Анна. Вы хорошо информированы.

Шмидт. Кому же знать, как не нам? Думаешь, я примчался наобум? Еще вчера вечером навел о тебе справки. Иначе и не пришел бы. Такой доносик... разве не заинтересует русских?

Анна молчит.

Росс. С военной точки зрения — едва ли.

Шмидт. А с человеческой — вполне вероятно. Донос на антифашиста!

Росс. У вас есть доказательства?

Шмидт (улыбается, кивает головой). Они даже при мне. Копия протокола. Знаете, мы, немцы, чрезвычайно склонны к бюрократизму. (Залезает в карман и мельком показывает документы.) Бумаги! Ценнейшие бумаги! Без бумаг в наш век не проживешь. Вы, Фольмер, к примеру, мертвы и сами еще об этом не знаете. (Смеется). Смешно, а?

Анна. Что было потом с Вильке?

Шмидт (равнодушно). Обычное дело, куколка. Разрыв сердца во сне.

Анна. О-о-о!

Шмидт. М-да... одного доводят до прыжка из окна, другого приканчивают доносом. Что порядочней?

Росс (у окна). Эсэсовский патруль.

Шмидт. Что? Идет сюда?

Росс. Вы боитесь с ним встретиться?

Шмидт (резко). Берегитесь, Фольмер! Всего лишь один звук, и...

Росс. Вам бы не хотелось с ними встречаться, Шмидт?

Шмидт. Может, вам хочется? Только и не хватало теперь оказаться повешенным, а?

Росс. Нет, Шмидт.

Шмидт (резко). Отставить Шмидта. Он испарился.

Анна (поспешно). И для эсэсовцев?

Шмидт. Излишнее любопытство привело некоторых к преждевременной смерти. (Идет к окну, отталкивает Росса, выглядывает.)

Анна. И эсэсовцев тоже?

Шмидт (подходит к столу, закусывает). Дорогая моя, не я один дал тягу. Несколько тысяч фанатиков-нацистов ушли на этой неделе в подполье. Через три дня официально не останется ни одного нациста. Кто во всем этом участвовал, тот лишь старался предотвратить худшее. Всех нас не расстреляешь... а найти будет трудно, об этом позаботились. Мы вернемся! Зарубите это на своем очаровательном носике!

Анна смеется.

Что тут смешного?

Анна. Иногда я смеюсь беспричинно... иначе давно бы уже умерла. (Смотрит на Шмидта.) Значит, вы прикрыты с обеих сторон... даже если русские придут?

Шмидт. Мне с ними будет лучше, чем вам. Я не солдат. И я не выдавал антифашиста Вильке. Так что просите, чтоб я на вас не донес.

Росс. Что?

Шмидт (самодовольно). Среди нас только я безупречный человек. Узник концлагеря, с документами. Настолько хорошими, что могу быть абсолютно откровенным. Справки с отпечатками пальцев и фотокарточками. Моими, разумеется. Меня даже внесли в книги концлагеря. Пошлют запрос — мне это только на руку. (Торжествует.) Бумаги, Фольмер! Бумаги! Мы живем в эпоху бумаг!

С улицы слышны выстрелы, крики. Врывается Грета.

Грета. Стреляют по окнам.

Шмидт. Кто?

Грета. Эсэсовцы.

Шмидт. Кто?

Грета. О, обершарфюрер! В штатском!

Шмидт. Не ваше дело. Кто стреляет?

Росс (у окна). Эсэсовцы, по окнам с белыми флагами.

Грета (Шмидту). В штатском? Что такое?

Шмидт. Если хоть одно слово будет сказано невпопад, эта штука выстрелит! Вы меня не знаете! Понятно?

Грета смотрит на револьвер. Кивает головой.

Мы с вами когда-нибудь встречались?

Грета. Никогда.

Шмидт. Никогда! Кто держит язык за зубами, остается в живых. Тому, кто болтает, крышка... (Показывает на револьвер.) Дошло?

Грета. Могила. Я всегда была такой. Даже в те времена!

Шмидт (угрожая). Мы вернемся! Понятно?

Грета. Ну ясно! А пока что куда нам спрятаться?

Анна. Ступайте в убежище зоопарка, там тысячи людей. (Смотрит на Шмидта.) Там никто не бросается в глаза. Даже бывший обершарфюрер эсэс.

Грета. Опоздали, мы отрезаны, сказал старик Кернер. А ребенок уже родился! Мальчик. Акушерка похожа на турка. Вся голова забинтована: царапнула пуля. (Бросает на Шмидта беглый взгляд.) Вы только не очень яростно защищайте нас... а то всем нам конец. (Уходит.)

Анна (возвращается от двери; Россу и Шмидту). Вот вы стоите, как смертельные враги, а ведь Грета права: русские, наверно, со всеми нами покончат.

Шмидт (смотрит на нее. Думает). Правильно, куколка. У тебя действительно светлая головка. Они нас прикончат, потому что здесь Фольмер. Офицер без документов, русские подумают — нацист. Он должен исчезнуть. Не подвергать нас опасности.

Анна (в ужасе). Так отпустите его наконец!

Шмидт (кивает головой). Чтобы он тут же меня выдал? Нет, мое сокровище. У него были шансы. Вчера надо было убраться. Теперь поздно.

Анна. Он может выбросить форму. Мы поищем в доме штатское. Старик Кернер...

Шмидт (качает головой). Слишком поздно. Нет смысла ввязывать новых людей. У него и в штатском не будет документов. Он и в штатском может навлечь на мою голову эсэсовский патруль. (Смотрит на Анну и Росса. Медленно.) Только мертвец не предает.

Анна (вздрагивает). Что?

Шмидт. Безусловно! А как же иначе? Ничего другого не остается. Придут русские, а я как раз прикончил немецкого офицера. Для антифашиста прекрасный поступок.

Росс. На улице все еще эсэсовцы. Выстрелите, и они найдут антифашиста, пристрелившего немецкого офицера.

Шмидт (улыбается). Возможно. Но у меня есть время. Я выстрелю, когда придут русские.

Анна. Отпустите его! Он не выдаст. Он сам хочет спастись! Он дезертир. Он не может выдать.

Шмидт. Дезертир? Скажите на милость... Стало быть, я действую даже патриотически. Тем лучше.

Росс (Шмидту). А не лучше ли сдать русским пленного офицера, чем убивать его?

Шмидт (качает головой). Не для меня. Покойник не разговаривает.

Росс. Вам не придется объяснять откуда у вас револьвер?

Шмидт. Когда расформировывались лагеря, заключенные частенько растаскивали оружие. Ничего не поделаешь, Фольмер. Вы сплоховали. Придется расплачиваться. (Анне.) Нам он не нужен. Держись за меня, мы спасемся без него.

Звонит телефон.

Кто это?

Телефон снова звонит.

Возьмите трубку! Но только ни слова! Иначе...

Анна (снимает трубку). Да? (Слушает.) Кто? Кого? Я не знаю... минуточку. (Шмидту.) Вас...

Шмидт. Меня? Абсолютно исключено! Никто не знает... Спросите еще раз...

Анна (в трубку). Да... Шмидт?.. Да?.. Отто? Сказать O tto, что его друг, лично... срочно? (Смотрит на Шмидта, протягивает ему трубку.)

Шмидт (берет ее после некоторого колебания; повернулся к Анне спиной, так, чтобы можно было наблюдать за Россом). Кто это? Что? Кто вам нужен? Что? Не понимаю. (Не отнимая трубки от уха, глядит на Анну.) Бросил трубку... что за черт...

Анна (обойдя Шмидта, взяла с кровати свою сумочку и наставила в спину Шмидта револьвер). Не двигаться! Буду стрелять. Бросьте револьвер!

Росс (одним прыжком уклоняется от наведенного Шмидтом револьвера). Ну, Шмидт!

Шмидт все еще стоит, держа трубку у уха.

Анна. Не кладите трубку. Бросьте оружие!

Шмидт (через плечо оглядывается на Анну. Медленно произносит). А дальше что?

Анна. Ничего. Сможете уйти.

Шмидт. Так... так, стало быть... (Внезапно широко улыбается.) Влип, а? Попался на такой дурацкий крючок! И кто — я! Успокойтесь, милостивая государыня, я бы давно мог его уложить. Осторожно, не то эта хлопушка разорвется в вашей руке.

Росс. Бросьте револьвер! Сейчас же!

Шмидт (бросает револьвер, Анне). Почему бы нет? Если это вас успокоит. Все было только шуткой!

Росс сзади подходит к Шмидту, ногой отбрасывает его револьвер,

затем поднимает.

Довольны? Можно теперь трубку положить?

Анна (отступает, увидев, что Росс, проверив револьвер Шмидта, наставил на него. С ужасом рассматривает револьвер в своей руке, затем взглядывает на Росса. Шепчет). Отпусти его!

Росс. Чтобы прислал моторизованный патруль? Отойдите-ка туда, Шмидт! (Ударяет его револьвером в живот. Заставляет перейти на другую сторону комнаты.)

Шмидт (в испуге садится, пытается расположить к себе). Мы договоримся. Нам ничего другого не остается. (Анне.) Как вы сказали? Все мы хотим спастись. Когда у каждого рыло в пуху, легче понять друг друга. А мы как раз в таком положении, а? Стало быть, оружие ни к чему. Я ведь никогда всерьез об этом не думал. Вам обоим нет никакого расчета оставаться с убитым узником концлагеря. (Ухмыляется.) Мы связаны одной веревочкой. Это значит, вы целиком зависите от меня. (Россу.) Если поведете себя хорошо, я замолвлю за вас словечко перед русскими.

Анна. Мне кажется, я сойду с ума.

Шмидт (не без удовольствия). Не сойдешь, если будешь держаться за меня, куколка. Мои бумаги в идеальном порядке. У передовых частей времени в обрез, единственное, что они успеют, проверить их на ходу. Я-то знаю. Я ведь сам там был, когда мы наступали.

Росс. В службе безопасности, Шмидт?

Шмидт. В службе безопасности, Фольмер. Хотелось бы, чтобы вы привыкли называть меня моим настоящим именем... (Улыбаясь.) Хольман.

Росс (вздрогнув). Хольман! Ваша последняя жертва?

Шмидт (равнодушно). Кому-то надо быть последним.

Росс. Хольман! Я помню его. Человек со слезящимися глазами. На руке не хватало двух пальцев. Где-то у него был ребенок, он так хотел его увидеть.

Шмидт (удивленно). Откуда вы это знаете?

Росс. Вместе были в лагере.

Шмидт. Вы? Вот это да! За что?

Росс (спокойно). Вопрос, который я себе задавал все эти десять лет.

Шмидт (примирительно). А, наплевать. Теперь все позабыто.

Росс. Вам, разумеется, хотелось бы этого!

Шмидт. Послушайте, что вам надо? Тот, кто сидел в концлагере, был или изменником или преступником. Эсэсовцы только выполняли свой долг. Так что не каркайте. Долг есть долг! Приказ есть приказ!

Росс. А совесть есть совесть.

Шмидт. Не вам об этом судить!

Росс. Ошибаетесь, Шмидт! Приговор над вами уже произнесен. Кохом! Моим товарищем Кохом!

Шмидт. Вашим товарищем?

Росс. Да, Шмидт. Он бежал вчера вместе со мной.

Шмидт. Что? Так вы тот...

Росс (все яростней). Да, Шмидт! Вы приговорены! Кохом, который меня не выдал. А ну, тварь, встать! На подоконник! Прочь! Прыгай! Докажи, что у тебя не меньше мужества, чем у Коха!

Шмидт (медленно встает, неотрывно глядит на Росса). Не делайте глупостей!

Росс. Прочь!

Шмидт (отшатывается). Не губите самого себя!

Анна (боязливо, Россу). Он прав. Отпусти его!

Росс (угрожая Шмидту револьвером, вне себя). Отпустить? Другие погибли, а ему остаться в живых? Прочь!

Шмидт. Вас повесят!

Росс (вне себя). Прыгай, скотина! Пока не успел убежать со своими документами!

Шмидт (Анне). Послушайте, вы же в здравом уме! Удержите этого сумасшедшего! Он погубит нас. Мы должны держаться вместе! Мы же немцы.

Росс. А Кох? А маленький Леви? А Хольман?

Шмидт (кричит). Евреи!

Росс. Люди!

Шмидт (у окна). Да, люди! Будьте и вы человеком! Я ничего вам не сделал! Я бы мог вчера приказать вас повесить! Разве так благодарят?

Росс. Прыгай!

Шмидт. Я не бедняк. Я хорошо заплачу. Вам же нужны деньги! Не бумажки! Золото! Валюта! (Анне, стоя на подоконнике.) Скажите этому полоумному...

Росс. Награбленное! Убийца!..

Шмидт (рыча, Анне). Эй, вы, почему он все время говорит об убийстве? Он же сам убил человека! И вы тоже! Маленького Мака! И Вильке! Чего ж вы хотите? В чем разница?

Врывается Грета.

Грета. Русские! Русские внизу!

Шмидт (орет). Зовите их! Быстрей! Зовите! (В окно.) На помощь! Русские! На помощь! Сюда!

Анна (Шмидту). Вы с ума сошли!

Росс (пришел в себя, качает головой). Слишком поздно! (Анне.) Выбрось револьвер. Быстро. (Отпрянул от окна.)

Анна и Росс выбрасывают из окна оружие.

Шмидт (кричит). Держаться вместе! Сообща!

Слышны хлопанье дверьми, грохот, голоса.

Держаться вместе!

Распахивается дверь. Входят русские солдаты.

Шмидт (показывает на мундир Росса). Наци! Солдат!

Анна. Он лжет.

Первый русский. Фашист? (Оборачивается и кричит за сцену.) Сюда, ребята!

Анна (Шмидту). Так вот оно ваше «держаться вместе»!

Шмидт. Сами виноваты. Заварили кашу, теперь расхлебывайте.

Быстро входят новые русские солдаты — шумные, грозные, оживленные. Вся сцена идет в быстром темпе.

Первый русский (Шмидту). Кто из вас фашист?

Шмидт (показывает на Росса). Он нацист. Я бежал... коммунист... концлагерь...

Анна (кричит). Ложь!

Шмидт. Но-но, кукла. Ты же знаешь, это правда. (Русскому.) Военная форма. Он солдат! Я — документы... (Угодливо.) Вот шнапс, водка. (Протягивает бутылку).

Первый русский (Шмидту). Предъявите документы.

Шмидт (передает ему свои бумаги). Моя фамилия Хольман.

Анна. Документы фальшивые! Это обершарфюрер Шмидт.

Шмидт (смеется). Ох, и врут эти нацисты! Вот моя фотокарточка. Вот отпечатки моих пальцев.

Первый русский (Анне, указывая на Шмидта). Вы его знаете?

Анна. Со вчерашнего дня. Он делал здесь обыск.

Первый русский. А сегодня зачем явился?

Анна. Прятаться.

Первый русский (Шмидту). Почему здесь?

Шмидт. Будь я эсэс, я бы сюда не вернулся. Я хочу знать о моем товарище по концлагерю Вильке. Он раньше жил здесь.

Первый русский. Это правда?

Анна. Лишь одно — Вильке жил здесь.

Шмидт. Отсюда его забрали.

Первый русский (Анне). Верно?

Анна. Да.

Третий русский (Первому русскому). Чего там спрашивать, все они фашисты!

Первый русский. Погоди!

Шмидт (указывая на Анну). Это она выдала Вильке.

Первый русский. Верно?

Анна. Я не выдавала его.

Четвертый русский (глядя на Грету). Ого! Пестрая птичка!..

Грета. Ах, оставьте! Я — дама!

Третий русский (Россу). Значит, ты фашист!

Четвертый русский. А ты дама? Буржуйка?

Грета (испуганно). Нет-нет! Какая там буржуйка! Работаю прислугой.

Первый русский. Спокойно! (Грете.) Вы останетесь здесь как свидетель! (Россу, которого охраняет солдат с автоматом.) Ваши документы!

Росс. У меня их нет.

Анна. Он бежал из тюрьмы.

Первый русский (резко, Анне). Помолчите. (Россу.) Документы!

Росс молчит.

Третий русский. А на нашей земле — что вы делали с теми, у кого не было документов?

Росс. Не я...

Первый русский (резко). «Не я!» «Не я!» Теперь каждый так говорит! Значит, в России были только святые! Где же документы? Выбросили? Почему?

Росс. Я вчера бежал.

Первый русский. Откуда? Из какой части?

Росс. Из тюрьмы. Нас вывели на расстрел.

Первый русский. Офицер?

Росс. Нет.

Третий русский. Откуда обмундирование?

Анна. Я ему дала.

Шмидт (смеется). Кто этому поверит!

Первый русский (Анне). Откуда оно у вас?

Анна. Осталось от мужа.

Первый русски й. Где ваш муж?

Анна. Не знаю.

Шмидт. Еще бы!

Первый русский (оглядывается на него, затем Россу). А вы как сюда попали?

Росс. Искал убежища.

Первый русский. Здесь?

Росс (колеблясь). Мне сказали, Вильке меня спрячет.

Первый русский. Кто сказал?

Росс. Один товарищ, в тюрьме.

Первый русский (подходит к Шмидту, смотрит на него, тот отступает. Грете, показывая на Росса). Вы знаете этого человека?

Грета. Это ее двоюродный брат. (Показывает на Анну.)

Первый русский (Анне). Ваш двоюродный брат?

Анна. Нет.

Первый русский. (Грете). Она вам сказала, что он двоюродный брат?

Грета. Ну ясно!

Первый русский. Это так?

Анна. Да. Я сказала, чтобы спрятать его. Она могла его выдать.

Грета (возмущена). Я?

Первый русский отстраняет Грету.

Шмидт (Первому русскому, показывая на Росса). Он пытался меня застрелить.

Первый русский (Россу). Верно?

Росс. Вчера здесь он довел моего товарища до гибели. Тот выбросился из окна. Я хотел расплатиться с ним той же монетой. Он эсэсовец.

Анна. Я была при этом. Видела. Его звали Кох.

Первый русский. А где же Кох? Его труп?

Росс. Они его утащили.

Четвертый русский. Все враки. Чего тут разговаривать.

Первый русский (Грете). Вы это видели?

Грета. Да.

Шмидт (угрожая.) Что?

Грета с испугом уставилась на него.

Первый русский (Грете). Вы видели этого Коха?

Грета. Никогда.

Анна. Не лгите! Вам же теперь нечего бояться.

Грета. Я еще никогда так не боялась, как сейчас.

Первый русский (Грете). Можете идти.

Грета выходит.

Четвертый русский. Кончай с расспросами. Не вовремя разговорились. (Вместе с некоторыми другими солдатами уходит.)

Первый русский (отдает Шмидту его удостоверение). Хорошо!

Шмидт. Благодарю.

Первый русский (Россу). А у вас никаких документов?

Анна (расталкивая русских солдат, бросается к Россу). Рука! Сорви повязку! Покажи!

Росс (срывает повязку; протягивает руку). Вот. Номер концлагеря! Татуировка! Это не подделаешь! Вот мое удостоверение!

Шмидт (глядя в упор на его руку). Эсэсовский номер. У эсэсовцев тоже были татуировки.

Первый русский. На этом месте?

Шмидт. Когда на этом, когда на другом, смотря из какой части.

Анна. Вранье! (Прорывается к Россу; отталкивает ствол автомата, наставленный часовым на Росса.) Уберите оружие! Наведите на того! (Показывает на Шмидта.)

Часовой отстраняет ее.

Анна (кричит). Это невозможно!.. Вы осудите невинного! Только за то, что он говорит правду!.. Где же справедливость?

Первый русский (холодно, Анне и Россу). Справедливость? Об этом мы тоже спрашивали, когда вы еще наступали.

Росс (тихо). Я не наступал.

Первый русский. А военная форма?

Анна. Он только так одет! Он не солдат!

Третий русский. Я тоже не солдат. Без этой формы... я сапожник... Люблю мир, хорошую жизнь. В этой форме — я солдат... Война... Понимаете?

Росс (тихо и растерянно, постепенно все больше и больше возбуждаясь). Он прав: война следует за войной, убийство за убийством, несправедливость за несправедливостью, месть за местью, и все это прикрывается громкими и святыми именами — защита нации, справедливость, свобода, человечность... И за все это должны расплачиваться невинные... Теперь настал твой черед стрелять, чтобы и дальше тянулась цепь, чтоб завтра снова убивали мы, послезавтра — ты, а поджигатели с дряблой совестью и омертвелым сердцем стояли вокруг, лицемерно закатывали глаза, потирали руки и делали все, чтобы это продолжалось и впредь...

Анна (испуганно). Что ты говоришь? Молчи, замолчи же!

Первый русский (остальным). Увести!

Солдаты отводят Анну в сторону.

Шмидт (Первому русскому). Типичная нацистская брехня. Точно как Гитлер. Тот тоже без конца болтал насчет мирового спокойствия и против вооружения.

Анна (испуганно). Что вы с ним сделаете?

Первый русский (резко). Война есть война!

Третий русский (Анне, указывая на Росса). В такой войне одним убитым больше, одним меньше. Миллионы погибли.

Анна (кричит). Один также важен, как миллионы. Каждый хочет жить и продолжать жизнь. Это же так понятно! Надо когда-то и где-то остановиться. Почему же не здесь, не сию минуту! Иначе все было напрасно — все жертвы: и ваши братья и ваши дети. Зачем плодить зло!.. Когда же мы поймем, наконец, что должны похоронить ненависть и злоупотребление силой...

Первый русский (сделав знак солдатам.) Уведите ее!

Солдаты уводят из комнаты упирающуюся Анну. Росс пытается отстоять ее, солдаты останавливают его.

Второй русский (старше других по званию, на протяжении всей сцены молча наблюдавший за происходящим, Шмидту). Почему он (указывает на Росса) хотел застрелить вас?

Шмидт. Чтобы украсть документы.

Второй русский. Для чего?

Шмидт. Хотел воспользоваться ими.

Второй русский. Покажите-ка их.

Шмидт показывает документы.

Ваши документы хороши. Очень хороши. Даже слишком хороши.

Шмидт (угодливо). Немецкий бюрократизм.

Второй русский. Зачем ему ваши документы? С вашей фотокарточкой и вашими отпечатками пальцев?

Шмидт. Про них он не знал.

Третий русский (тыча пальцем в живот Шмидта). Ты — концлагерь? Почему такой толстый?

Шмидт (ошеломлен, затем берет себя в руки). За последние недели они нас подкормили. Чтоб к вашему приходу мы не выглядели такими изголодавшимися.

Второй русский. Мы видели очень много изможденных людей. Вероятно, вы были в каком-то особом лагере. У других заключенных самое большее — справка. А у вас при себе целое полицейское дело. (Швыряет Шмидту его бумаги; тихо разговаривает с Первым русским.).

Первый русский (после этого разговора — Второму русскому). Слушаюсь! (Резко, Россу и Шмидту). Становитесь сюда! (Указывает на передний план слева.)

Шмидт. Не я...

Солдаты подталкивают его.

Не меня! Не надо меня!

Первый русский. Становитесь. Оба. Что-нибудь еще хотите сказать?

Второй русский пристально наблюдает за Шмидтом и Россом.

Шмидт, Не я! (Выйдя из оцепенения.) Деньги! Я знаю, где находятся деньги! Много денег! (Указывает на Росса.) Его деньги.

Второй русский. Откуда вы знаете?

Шмидт (в панике); Он мне сказал.

Второй русский. С какой целью?

Шмидт. Он хотел... (Смотрит на него, как затравленный зверь).

Первый русский подает знак солдатам. Они выстраиваются в одну шеренгу, с оружием на изготовку. Звучит команда.

Это не я! Не я! (Вопит.) На помощь!.. Свиньи! (Кидается к двери, солдаты расстреливают его из автоматов)

Второй русский (взглянув на него). Уберите. Возьмите его документы.

С улицы слышны выстрелы. Несколько солдат выносят Шмидта.

Вы что-нибудь хотите сказать?

Росс (глухо). Нет...

Первый русский смотрит на него, выжидает.

(Спокойно, почти равнодушно.) Мы ждали вас как спасителей. По ночам, когда рядом умирали товарищи, мы прислушивались к вашим самолетам. Все, на что мы еще надеялись в своей исковерканной жизни, были вы... В лагере мы верили, что существует другой мир. Это давало нам силы жить. (Смотрит на Второго русского.) Где та женщина, которая была здесь? Она ни в чем не виновата.

Входит Пятый русский.

Пятый русский (докладывает). Комендатура — напротив. Подозрительных доставлять туда. (Выходит.)

Второй русский (пистолетом подает знак солдатам, Россу). Пошли!

Все выходят. Сцена остается открытой и некоторое время пустой или, если это покажется необходимым, открытой, но затемненной. Слышно, как Грета кричит за сценой: «Фрау Вальтер!.. Фрау Вальтер!..»

Грета (входит, оглядывается). Фрау Вальтер! (Медленно проходит по сцене. Садится на тахту.)

Входит фрау Кернер, жена блокварта.

Фрау Кернер. А здесь что произошло?

Грета. Не знаю, фрау Кернер. Вот она, кровь... (Вопросительно смотрит на фрау Кернер.)

Фрау Кернер (кивает головой). Жена фельдфебеля убита... Мертвый фельдфебель все еще лежит в комнате...

Входит Анна.

Грета. Господи! Что с вами?..

Анна не отвечает.

А?

Анна. Я убежала.

Фрау Кернер. Ну-ну, что же дальше? Поймали?

Анна. Нет.

Грета. Как же это вам удалось?

Анна смотрит на нее, молчит.

Укрылись?

Анна кивает головой.

Где?

Анна жестом указывает вниз.

Фрау Кернер. Как? В нашем доме?

Анна кивает.

Грета. Но где же?

Фрау Кернер. В квартире фельдфебеля?

Анна кивает.

Но ведь жена-то его...

Анна. Она уже была мертва. Никто не входил в комнату. Фрау Кернер. А где же были вы?

Анна. Позади стола.

Грета. На котором лежал фельдфебель?

Анна кивает.

Вот и я говорю, некоторым всегда везет!

Анна. Что здесь произошло? Где другие?

Грета. Шмидт валяется внизу, на лестнице.

Анна. А?..

Грета. Этого никто не знает. Они, наверно, убили его на улице. (После паузы.) Он и правда был вашим двоюродным братом?

Анна (поглощенная своими мыслями). Нет.

Грета. Так я и думала. (Смотрит на Анну.) Давно ли вы с ним знакомы?

Анна. Оставьте меня одну... Я больше не могу...

Грета встает.

Фрау Кернер. Дитя мое, одному выпадает одно, другому — другое... Тут уж ничего не поделаешь. Кто бы мог поверить, когда я была совсем молоденькой, — во время моей конфирмации, при покойном кайзере, — что все так получится. (Уходит в сопровождении Греты.)

Анна (через некоторое время, тихо). «Давно ли вы с ним знакомы»? Что это значит? Как долго нужно знать человека до того, как он разорвет твое сердце? Если смерть стоит за каждым углом... Ждет ли она? Как долго нужно знать человека? (Схватилась за голову.) Все так стремительно... Как мимолетна жизнь! Едва мы ее коснемся, она уже прошла. Как скатерть, на которой лежал мертвец... Со следами его последней трапезы... она стала его же саваном!.. Куда все ушло? (Машинально качает головой.) Слишком много смертей. (Садится на постель.) Можно ли быть добрым, если вокруг так много смертей? Куда же ступить? И где укрыться сердцу, если ноги бегут и бегут от опасности? И ступают по крови?

Входит Росс.

Росс (ошеломленно смотрит на нее). Ты здесь?

Анна (так же). Ты жив? Грета сказала, будто тебя расстреляли. (Подходит к нему.) Я думала, тебя расстреляли.

Росс. А что было с тобой?

Анна (припав к его плечу). Ничего. (Внезапно.) Они еще ищут тебя? Тебе надо спрятаться?

Росс. Они меня отпустили.

Анна. А если придут другие?

Росс. Они выдали мне документ. Они поверили мне.

Анна (смотрит на него). Значит, это кончилось?

Росс (мягко, обнимая ее). Да, Анна.

Анна. Страх... И смерть?

Росс. Кто знает? Но эта война позади.

Анна (после паузы). К... ненависть и месть?

Росс. Только ради них не стоит жить. Сегодня я это познал...

Входит Грета.

Грета (на ней передник, в руке чайник. Безучастно, Россу). А я думала, вас убили.

Росс не отвечает.

В конце концов, кто вы такой? Заключенный, военный или эсэсовец?

Росс. Человек. Хорошо, если бы все мы попытались снова стать людьми.

Грета. Мы и так люди. Война кончилась!

Росс. Потому что мы хотим стать людьми?

Грета (все еще безучастно). Потому что больше не стреляют.

Они прислушиваются, затаив дыхание.

Анна. Да... и вправду... совсем тихо.

Росс включает радио. Оно молчит.

Грета (оглядывает себя, безучастно). Как я выгляжу! (Анне.) Вам опять повезло! Даже туфли, которые вы мне подарили, и те пропали. А мое платье...

Анна (показывает на шкаф). Выбирайте другое, Грета.

Грета. Что?

Анна. Берите все, что хотите.

Грета (не веря). Все?..

Анна. Да, по мне, так все.

Грета (оживляясь; у шкафа). И синее тоже?

Анна (не глядя на нее). Да...

Грета (поражена). Я ничего не понимаю. Именно сейчас, когда наступает мир, вещи вам тоже, наконец, могут пригодиться!

Росс (отходит от приемника). Мир?

Грета. Ну ясно, мир, а что же еще? (Достает из шкафа еще одно платье.) И это тоже?

Анна безучастно кивает.

Росс. Мир... что за слово!

Грета. Может, и вы собираетесь в монастырь?

Анна. Почему?

Грета. Фрау Кюн хочет идти в монастырь. Говорит, что не может пережить...

Росс (перебивает ее). А вы, Грета?

Грета (примеряет туфли). Я? После того как столько вынесла за все эти годы? Надо жить.

Росс. Да, Грета, надо жить.

Грета (все еще безучастна, но постепенно оживляясь). Знаете, надо брать от жизни все, что можешь взять. А что делать? Никто не живет вечно. Теперь по крайней мере не нужно пулей нестись в убежище, бросаться на улице в грязь, дрожать за свою жизнь. Можно снова прилично одеться и выйти погулять. Наконец, за окном весна.

Анна. Весна?

Грета. Ну ясно! Вы об этом не подумали, а?

Анна. Нет.

Грета. В парке полно нарциссов, примул, крокусов. Начало мая!

Фрау Роде кричит за сценой: «Грета! Грета!»

Господи, нужно же позвать в этот самый момент!..

Анна (встает; ее безучастность исчезла, смотрит на костюм, который держит Грета. Колеблясь). Мне кажется, что вам он не к лицу, Грета.

Грета. Мне все к лицу. Вы же сказали, я могу взять все, что хочу.

Анна. М-да... Этот я не прочь оставить себе.

Грета. И этот, небось, тоже, а?

Анна кивает головой.

(Покорно.) Ну да. Это было бы противоестественно. (Собирает вещи.) Надо уходить, пока вы не передумали. (У дверей). До чего приятно получить подарок! Начинаешь снова верить в человечество. (Наклоняется, поднимает шляпу.) О, это шляпа господина Шмидта. Совсем новая. А господин Шмидт уже мертвый. (Осматривает шляпу.) Пожалуй, я ее прихвачу? (Россу.) Может, вы хотите?

Росс. Забирайте.

Грета. Для моего мужа. Когда вернется, он будет штатским. Вот ему и понадобится шляпа. (Уходит.)

Анна (дотронувшись до одной из штор, Россу). Сорви их.

Росс срывает шторы.

Могилы сделали из наших квартир. Да будет свет! Пусть небо снова станет небом, а не проклятым вместилищем бомб!

Росс открывает окна. Анна и Росс, стоя у окна, смотрят на улицу.

Анна (после паузы). Какое зрелище! Словно на луне. Словно мы — последние люди!

Росс. Или первые.

Анна (смотрит на него). Что будет дальше?

Росс. Кто знает? Мы не боги. Но такое (он показывает на улицу) не должно повториться.

Анна (шепчет). Забудем ли мы это когда-нибудь?

Росс (обнимает ее, мягко). Мы не должны это забыть. Но... посмотри вниз. По улице стелется дым. Сейчас — это смерть и пожарища... но через несколько часов он снова станет ветром, напоенным запахами земли и растений. Так поверим в жизнь. (Берет руки Анны.) Жизнь, Анна! Мы еще поживем! Мы спасены! Там, внизу, лежат мертвецы — Кох, Вильке и многие другие, им нет числа. Они ведь тоже хотели жить! Разве мы не обязаны сделать то, о чем мечтали они? Кошмар кончился, Анна! Мы живем! Мы свободны! Мы можем начинать снова!

Анна глядит на Росса, кивает головой. Стук в дверь. Входит фрау Кернер.

Фрау Кернер (Россу.) Надо похоронить мертвых. Фельдфебеля и его жену. Гроба, конечно, нет... но есть две плащ-палатки и тачка. Тачку через пару часов велели вернуть: нужна для других. Вы поможете?

Росс. А вы знаете, где их можно похоронить?

Фрау Кернер. На нашем кладбище. Кернер и я, мы уже давным-давно купили для себя место... ну, а теперь там придется похоронить этих молодых людей. Другого ничего не придумаешь. За местами на кладбище нынче охотятся, как за золотом. Кернер, конечно, ничего об этом не должен знать. Потому я к вам и пришла. В таком деле нужен мужчина. Лопата тоже найдется. Только надо поторопиться, из-за тачки.

Росс. Сейчас пойдем.

Фрау Кернер (смотрит на него. Он в рубашке, брюках и башмаках). А не холодновато ли будет?

Росс. Ничего. В последние зимы я был одет не теплей.

Фрау Кернер. Могу одолжить свитер. (Прислушивается.)

Слышно пение фрау Роде.

Это фрау Роде?

Анна (кивает). Как она спокойна. Она больше не боится.

Фрау Кернер. Поет для новорожденного, а там, внизу, плачут по умершим. Но ведь так оно, наверное, было всегда, не правда ли? (Уходит.)

Росс идет за фрау Кернер. Анна у дверей. Смотрит на него.

Росс (нежно). Я вернусь.

Анна на какой-то момент застыла. Слушает пение фрау Роде. Начинает убирать комнату. Жизнь продолжается.

Занавес

Примечания

1. Блокварт — в нацистской партии уполномоченный по группе домов, в обязанности которого входило доносить на жильцов. (Прим. переводчиков.)

2. Вильмерсдорф — район в центре Берлина.

3. После появления эсэсовцев может быть дан занавес, если театр пожелает играть пьесу с двумя антрактами.