Эрих Мария Ремарк из Беверли-Хиллз (22.10.1942)

Марлен Дитрих в Беверли-Хиллз, отель «Беверли-Хиллз» и бунгало
[Штамп на бумаге: «Беверли Уилшир»] MDC 001-004

Есть притча о том, как некий бедняк, явившись к одному из парижских Ротшильдов, начал ему рассказывать о своей злосчастной жизни. Тот не на шутку разволновался и вскричал: «Вышвырните его вон — он сокрушает мое сердце!»

А за каменным столом под желтой кроной лип, листья которых по форме похожи на сердца, произошло нечто иное. Появился Равик, запальчиво потребовал рюмку вишневой водки и кофе, а потом и другую, большую рюмку вишневки. Слегка встряхнувшись, объяснил, в чем дело. Он принялся швырять в серое, напоминавшее застиранное платье осеннее небо, висевшее за желтыми деревьями, придуманные им самим названия кинофильмов, например: «Тщетные усилия мелкого буржуа завладеть недвижимостью», или «Счастье и ревность в доме велосипедиста»¹, или «Дом родной, а коньяк плохой», или «Я люблю тебе — приниси пиво мне», или «Ничто так не способствует любви, как пиво или доброе шабли». А потом попросил третью, последнюю, рюмку вишневой водки.

Бородатый старик спустился в подвал, что под утесом, и принес оттуда бутылку благороднейшего шампанского, полного чистого солнца и благословения земли и помнящего о больших дароносицах в боковых нефах церквей, о праздниках урожая и статуях Матери Божьей в придорожных часовнях. «Пошли ей это, — сказал он, — пусть она угостит своего глинтвейнщика-полицейского, который при всей его притворной и загадочной уверенности в себе столь часто, пускаясь в самооценку, признает тот факт, что считает себя идиотом; пусть она с подобающим смирением поднесет ему шампанское вместе с особо удачным глинтвейном, или пусть угостит им всю свору вопиющих к небу мелкобуржуазных прихлебателей, для которых беды рушащегося мира состоят в основном в том, что они пребывают не в Париже, а — о ужас! — в Америке, где им платят огромное жалованье; или пусть она выпьет его с ветераном Hair-dos²и свидетельницей ее шумных приключений пумского времени, что было бы лучше всего... сопроводи вино цветами и передай ей: у тебя позади несколько отвратительных недель работы, болезней, мелких подлостей и депрессий, ты прошла через них и вынесла все, потому что ты хороший солдат, мужественный. Привет тебе! Мы устроили бы в твою честь праздник за каменным столом — здесь, под желтым сводом лип, чьи листья похожи на сердца, но теперь у нас это не получится; ты нашла себе место на кухне, где сидишь и вышиваешь крестом, — что же, бывает. Но пусть из более насыщенных и окрыленных времен донесутся до тебя крики: «Эге-гей!» и «Салют!», — чтобы ты не возвращалась домой, как промокший до последнего перышка воробышек. Даже паровозных машинистов — и тех пришпоривает любовь, а не какие-то блеющие понукания.

Адье! Салют! Эге-гей! Farewell!³ Счастливого пути! На больших осенних равнинах поезда свистят, как хищные птицы, — дальше, дальше! — и рассыпают вокруг себя огни... Салют!.. Адье!.. — и не может такого быть, чтобы твоя жизнь этого никак не касалась... Она... она еще где-то впереди... и она покамест вовсе не разорвана пополам...

В силу данного документа, Вы, милостивая госпожа, будете отныне считаться почетной гражданкой или, говоря по-американски, Мисс комендантского часа и здешней плотины. При комендантском часе домой следует приходить только в восемь часов. А у Вас будет даже собственный специальный пропуск.

Хой-йото-хо!

Хорст фон Фельзенэк
Асессор в отставке

Я думал, что люббов это такое чюдо, что двум людям вмести намнога лучши чем одному. Как крылям эррплана.

Альфред

Примечания

1. Ремарк и в дневнике называл своего «преемника» Жана Габена велосипедистом. (Прим. нем. издателя.)

2. Hair-dos (англ.) — прически. В данном случае речь идет о парикмахерше Марлен Дитрих — Нелли Мэнли. (Прим. нем. издателя.)

3. Farewell! (англ.) — Прощай! (Прим. ред.)