«Небеса не знают любимчиков»

Ремарк обращается в этом романе к одной из тем, которые давно ему по сердцу. Действие его третьей книги — «Станция на горизонте», — как и рассказа «Трофей Вандервельде», уже происходило в мире автогонок, вновь возникает здесь и имя главной героини. И уже нет сомнений в том, что мостки к рассказанным в 1920-е годы историям автор перекидывает вполне сознательно. Заметим также, что только в этом ремарковском романе действие происходит после Второй мировой войны. А если точнее, то в начале 1950-х годов, когда в Германии появляются первые признаки «экономического чуда», а в политической жизни царит дух реставрации. Только вот автор не ведет читателя в Федеративную республику этих лет, а завлекает его в Швейцарию, Францию, Италию. Не находят отражения в романе и важнейшие события тех лет, если не считать нескольких саркастических замечаний о забывчивости немцев, вдруг влюбившихся в демократию, и о их нежелании разобраться наконец со своим «проклятым» прошлым. «Мы базельские Геринги», — говорит, например, паренек на заправке, случайно носящий фамилию одного из паладинов Гитлера. «Если бы я был из тех, мне не пришлось бы качать бензин. Мы получали бы жирную пенсию». «Не мешало бы к этому привыкнуть, — говорит главный герой романа своей спутнице, когда они проезжают через Сен-Готардский тоннель, один из самых длинных в Европе. — Судя по тому, что слышишь и видишь, мы скоро будем так жить. Сперва в бомбоубежищах, а потом в подземных городах». В остальном — самый аполитичный из тех романов, что были написаны Ремарком после трех ранних. Побочный продукт.

Это книга о смерти. При всей легкости повествования действие остается овеянным сумраком неизбежности. Навещая в швейцарском санатории «Бела Виста» своего заболевшего товарища, стареющий автогонщик Клерфэ встречает там молодую красавицу Лилиан Дюнкерк. Вот уже три года как живет она в узком, пропитанном запахами лекарств мирке, уставшая, отчаявшаяся, знающая, что победить чахотку невозможно. И тем не менее еще раз предпринимающая попытку вырваться отсюда. Презрев советы врача, садится в машину к Клерфэ и устремляется к равнинам теплого Юга — прочь от стужи, снега и равнодушия прекрасных гор. «Ибо здесь и умелец станет неумехой, а ученый человек — неучем... Не прожив тут и двух-трех лет, ты к жизни в городе уже непригоден»¹. Но и под мрачной сенью смерти родится чувство, завяжется любовная история. И тогда Ремарк наполняет ее своими раздумьями о жизни. У Клерфэ, не подозревающего, что его спутница неизлечимо больна, аргументация оптимиста, он хочет жениться, построить дом, не жить больше «от гонки к гонке», обрести себя в новой профессии. У Лилиан будущего нет, и понять своего возлюбленного она не может. «Он стремится привязать меня к себе и запереть, — думала Лилиан, — и с гордостью называет это браком, заботой, любовью...» Она с ненавистью посмотрела на маленькую виллу, на дорожки, посыпанные гравием. «Неужели я бежала из санатория только ради того, чтобы кончить свои дни именно здесь?» Так из прямо противоположных точек зрения на жизнь рождаются под пером Ремарка страстные, мучительные диалоги о том, чего и представить себе нельзя, — о смерти, не желающей признавать никакой логики. Ибо именно Клерфэ вырывает она из мира его мечтаний и надежд. Ранения, полученные им при столкновении болидов, окажутся смертельными. «Клерфэ, а не я... Почему так случилось? Весь мир сошел с ума. Умереть должна была она, а не он. Какая жуткая ирония судьбы!» Жизнь остается необъяснимой. «Из Брешии — в Брешию» — по кольцу со стартом и финишем в этой точке пойдет тысячекилометровая гонка, и в ней будет участвовать Клерфэ. Для Лилиан же она — символ бессмысленности, жизни по кругу, лишенной разумного начала. Она возвращается в санаторий и умрет там через шесть недель.

Ремарк рассказывает историю очень просто, без прикрас, но стиль изложения порой недостаточно элегантен, несколько неуклюж. И поспевает за вполне динамичным действием только с большим трудом. В итоге получилось то, что проходит обычно в развлекательной литературе, но сделано рукой опытного мастера. Не больше, но и не меньше. Местом действия избран большой мир вкупе с высшим светом, со смаком описанный Ремарком уже в ранних его произведениях. Немыслимый как без казино, аристократа а-ля Оскар Уайльд, таинственной Венеции, красот Парижа, так и без величия Швейцарских Альп и той местности, в которой живет сам писатель, то есть без Тессина. История столь ясна и прозрачна в своей рефлексии и размышлениях о жизни, что будь она рассказана лучше, то могла бы показаться венчающей все его творчество.

Впрочем, «Небеса не знают любимчиков» — не что иное, как своего рода калька со сценария, написанного Ремарком в 1941 году для Дитрих под заголовком «Beyond»². В фильме «The Other Love»³, снятом в 1947 году, тоже легко угадывается попытка воссоздать атмосферу «Волшебной горы» Томаса Манна. Появление Лилиан Дюнкерк предвосхитила Карен Дункан, сыгранная Барбарой Стэнвик. В санаторий она приезжает знаменитой пианисткой. Влюбленный в нее мужчина не автогонщик, а врач в исполнении Дэвида Нивена, есть и сеющий смуту в сердцах плейбой и автогонщик (Ричард Конте). Все очень трогательно, перед смертью между дамой и ее бескорыстным целителем заключается брачный союз. От идеи Ремарка осталось немного, не получила обещанной роли и Пума.

Критики в большинстве своем оценивают роман отрицательно. «В целом, — пишет "Рейнишер Меркур", — невыносимое месиво из духов и смерти, экстравагантности и тлена, и это при такой серьезности и подлинности тематической первоосновы <...>, что крайне затруднительно ответить на вопрос: написал ли Ремарк на сей раз бестселлер благородных кровей или это все-таки попытка создать некое подобие литературы?» Марсель Райх-Раницки говорит в «Цайт» о шумном успехе в двух шагах от смерти и приступает к казни: «Стиль постыден, сентиментальность ужасна, рутина отвратительна». Менее резок в своей оценке Йоахим Кайзер из «Зюддойче цайтунг»: «Блестящие прозрения, элегантные взаимосвязи, богатый жизненный опыт <...> соединяются, образуя новый роман старой школы, которому, наверное, нельзя отказать в уважении и восхищении только потому, что читался он слишком охотно и слишком легко». Известный американский критик Орвил Прескотт хотя и отмечает в «Нью-Йорк таймс» «остроту зрения прирожденного рассказчика», однако читать «"Небеса не знают любимчиков" утомительно, никакого иного ощущения, кроме пустоты, роман не оставляет».

Ремарк явно не доверяет своей интуиции, позволяя своему агенту заключить договор, по которому право на публикацию отрывков из романа получает шпрингеровский «Кристалл». Находясь в Нью-Йорке, он лично отправляет в редакцию первые три главы, не без гордости подчеркивая, что «роман получился правильный, добротный». По другой версии, редакция сама просила Ремарка дать ей что-нибудь для публикации. Писатель предложил сценарий «The Other Love», а затем завершил работу над куда более объемным текстом — «Небеса не знают любимчиков». Как бы там ни было, но «Кристалл» не принадлежит в 1950-е годы к числу солидных иллюстрированных журналов и не пользуется репутацией покровителя большой литературы. История о Клерфэ и Лилиан Дюнкерк приходит к читателю на его страницах, начиная с лета 1959 года в 12 продолжениях под заголовком «Жизнь взаймы» и в сильно сокращенном виде. Надеясь удержать убыточный журнал на плаву, хозяева издательства украшают огромные рекламные полосы словами Ремарка: «Думаю, этот роман станет в моем творчестве одним из главных». О чем свидетельствует это заявление? Как минимум о том, что Ремарк обладал острым коммерческим чутьем. В 1968 году он отзовется о романе гораздо реалистичнее, назвав его своей «самой слабой книгой». Правда, еще во время публикации он догадывается, что критики обойдутся с ним не очень ласково. «Придется ведь считаться с отрицательными оценками, — пишет он своему издателю, — поскольку книга отклоняется от привычного мне курса и поскольку некоторые критики чувствительны к вещам, действие которых происходит в Ритце и дорогих ресторанах». Это, пожалуй, единственный случай, когда Ремарк несправедлив к рецензентам.

Вновь стучится в дверь и Голливуд, и Ремарк заключает предварительный договор. Но до съемок фильма дело доходит лишь в 1977 году. Состав группы звездный: режиссер — Сидней Поллак, в роли Клерфэ, превратившегося в Бобби Дирфилда, — Аль Пачино, образ Лилиан создает Марта Келлер. Фильм получился симпатичным, незатейливым и актуальным. Общего с книгой, однако, совсем немного, и почему картина названа по имени главного героя, остается секретом авторов сценария.

О заинтересованности Ремарка в успешной рекламе и продаже его книг говорит, между прочим, письмо, отправленное им Йозефу Витчу вскоре после публикации романа. «Я действительно был огорошен сообщением о скором выходе "любимчиков", — пишет он, не скрывая своего возмущения, — столь же огорошен, как и после других анонсов в Вашем фирменном журнале, всегда производивших такое впечатление, что фигурирую я у Вас под "и другие". Считаю это плохой publicity. Странно, что такая недоля не выпадает мне у других моих издателей, а выпадает только у Вас».

В последующие месяцы 1961 года Ремарк заставляет себя отдыхать. Живет в Порто-Ронко, пишет новые произведения об эмиграции — «Тени в раю», «Земля обетованная», круг друзей сужается. По соседству живут Рут и Хайнц Липман, с которыми вскоре устанавливаются товарищеские отношения. Рут Липман, еврейка и коммунистка в свои ранние гамбургские годы, пережила нацистские времена в Голландии и становится после войны успешным литературным агентом. Хайнц Липман писал романы (его «Отечество», один из первых «документальных» романов о национал-социалистической Германии, вышел в 1933 году и был переведен на 17 языков), после прихода Гитлера к власти эмигрировал, жил в Нью-Йорке, работал журналистом. В 1947 году вернулся в Гамбург, не принял царившей в Германии атмосферы и переселился в 1961 году в Швейцарию. Следовательно, с Ремарком его связывает очень многое, не в последнюю очередь, пожалуй, и то, что он тоже родился в Оснабрюке. «Хайнца он всегда называл своим единственным другом, но это наверняка было типичным ремарковским преувеличением».

Хайнцу Липману Ремарк дает осенью 1962 года интервью, опубликованное в «Цюрхер вохе» и «Вельт ам Зонтаг» и вызвавшее интерес у широкой общественности. «Правительство ФРГ, — говорит он (так цитировала его одна из восточногерманских газет), — предъявило мне своего рода ультиматум: вновь принять западногерманское гражданство или остаться "высланным" из Германии. Это недоразумение или несусветная чушь. Лишили меня гражданства нацисты, и, насколько я знаю, это решение никогда не пересматривалось. Тогда меня сделали гражданином мира против моей воли. Теперь я — гражданин мира по своей воле». Отвечая на вопрос, какой ему видится сегодняшняя, начала 1960-х, Германия, Ремарк говорит: «Конечно, я обеспокоен. Разве может нация кардинально измениться за двадцать лет?.. Старого нацистского духа, по моим наблюдениям, больше нет, но временами он дает о себе знать...» Свое отношение к Берлинской стене, возведенной годом раньше и все еще будоражащей общественное мнение, он выражает тоже недвусмысленно: «Это трагедия и ужасная глупость. Страна, решившая оградить себя колючей проволокой, чтобы собственные граждане не бежали из нее, сама вынесла себе приговор».

И в 1960-е годы Ремарк занимает независимую позицию, не дает использовать себя в политических целях ни восточным, ни западным немцам. Любая форма диктатуры по-прежнему вызывает у него стойкое неприятие. Запрет на издание его книг был наложен и в Советском Союзе, но теперь они выходят там миллионными тиражами. Именно там Ремарк становится, пожалуй, самым влиятельным немецким писателем XX столетия.

В октябре 1962 года он пишет издателю, торопящему его со сдачей рукописи романа «Ночь в Лиссабоне»: «Дорогой господин Витч, готовы 310 страниц. Продолжаю писать. Ваша Angoisse⁴ относительно сроков сдачи рукописи мне понятна, и я Вам сочувствую. Книги, над которыми в последнее время работал до предынфарктного состояния и приступов отчаяния, сдавал с опозданием в два года. Именно поэтому не оговаривал точных сроков. И вот попал как кур в ощип...» Роман должен выйти в популярной серии «Книги девятнадцати», совместно выпускаемой крупнейшими западногерманскими издательствами, отсюда — цейтнот и спешка. Но Ремарк все же успевает уложиться в срок, и в декабре книга на прилавках.

Примечания

1. Цитаты из романа «Жизнь взаймы» приводятся в переводе Людмилы Черной.

2. За пределами, вдали (англ.).

3. «Другая любовь» (англ.).

4. Тревога (фр.).