III. «Einsam und furchtbar still ist es um mich geworden...»

Einsam und furchtbar still ist es um mich geworden.
Nur stumme Nacht und Gletscher sind mir noch Begleiter.
Doch immer weisen meine Weiser weiter: Norden —
Und meine Schwäne ziehn noch immer eiswärts weiter.

Die Freunde ließ ich längst zurück. Was sind auch Freunde —?
Es ist die schwermuttiefste aller Lebenslehren?
Der Treue zu sich selbst sind alle Freunde Feinde,
Sie nehmen dich dir selber durch ihr Freundbegehren.

Verächtlich ließ des Daseins leuchtendes Fanal
Ich hinter mir mit seinen schmeichelbunten Rufen —
Hing an die Sterne meine stumme Fragenqual
Und glaubte: Sterne sind zu Gott die Silberstufen.

Glauben ist immer Trug. Auch dieser Glaube schwand —
Er blich dahin wie bleicher, blauer Rauch.
Doch ob ich mich auch noch so einsam wiederfand,
Ich wich nicht! Ist das Leben endlos, bin ichs auch!

Ich ging durch alles! Gott und Sterne, Staub und Tier
Ward ich mir selbst im endlos wilden Weiterstreben,
Ich war mir Lichtgebet und schmutzigste Begier,
Ich wollte alles sein wie du, feindliches Leben!

So warf ich alles hin! Auch schon mich selbst, und lachte
Nur aller Opfer, die die Fahrt von mir verlangte,
Bis daß sie mich so furchtbar still und einsam machte,
Daß mir in diesem Eisesschweigen fast doch bangte.

Da schmiegt an meine Schulter sich ein junges Haupt,
Das mich noch nicht verließ. Das immer bei mir war
Und nur an mich, und immer nur an mich geglaubt,
Dem Gott ich bin und Heimat, Frieden und Altar.

Doch eh ich nun nach Norden eiswärts weiter ziehe
In Kampf und Nacht und Untergang und Schrei ohn' Ende,
Brech ich verkrampft vor Qual noch einmal in die Knie
Und schreie in die sternestummen Gletscherbrände:
О Du, die mich erschuf! Du rätseldunkle Macht,
Die aus dem blauen Nichts mich in das Leben stieß,
Die mir die Frageaugen gab in dieser Nacht
Und mich dann grinsend ohne Antwort tappen ließ:
Ich stürmte nach dir immer ohne Maß und Ende,
Du hast mir Freunde, Frieden, Heimat, — Mich geraubt,
О sieh nur einmal meine aufgehobnen Hände
Und laß mir dieses so geliebte Haupt!

III. «И тишина, и одиночество насели...»

И тишина, и одиночество насели,
И лишь немая ночь мой провожатый.
Но стрелка, как всегда, стоит на север,
И лебеди мои летят к снегам голубоватым.

Друзей оставил я давно. И что друг значит?
Печальнее из всех наук для нас такая:
Для верности твоей себе друг — враг.
В придачу Друзья крадут нас, и мы таем, иссякая.

Свет маяка — ненужный в жизни мне пароль —
Пусть вновь зовет своим он льстиво-пестрым слогом.
Я к звездам нес своих вопросов боль,
И верил я, что звезды — то ступеньки к Богу.

Вера — всегда обман. И вера та ушла.
Поблекла и рассыпалась, как прах.
Пусть я один — меня сломать жизнь не смогла.
Если жизнь вечна, то я тоже жив в веках!

Я шел сквозь всё. Был Богом для себя, звездой,
Был зверем, пылью в том безудержном стремленье,
Был грязной похотью и светлою судьбой —
Хотел я, ворог-жизнь, быть всем — как ты явленьем.

Я бросил все. Я и себя забыл — неважно!
Над жертвами, что путь мой забирал, смеялся,
Пока не стал в пути я одинок так страшно,
Что в ледяном безмолвье я почти пугался.

Прижалась вдруг головка к моему плечу —
С тех пор она со мной. И верит мне как встарь.
Я берегу ее, как на ветру свечу, —
И Бог я для нее, и дом, мир и алтарь.

Но прежде чем на север дальше продвигаться
В погибели, в борьбе, в мольбе, в ночи бессрочной,
От мук паду я, чтоб опять в ногах валяться
И просьбы слать к немым пожарам безумолчно.
О ты, что создала меня! Загадка-мощь,
Что вытолкнула в жизнь меня из ничего
И вопрошать меня учила в злую ночь,
Затем оставив без ответа своего —
Я гнался за тобой и не страшился муки,
А ты ограбила меня, все вмиг забрав...
Взгляни лишь раз на мной протянутые руки
И милую головку мне оставь!