Р.Р. Чайковский, А.Е. Крашенинников, Е.Л. Лысенкова. «Русские переводы романов Э.М. Ремарка в контексте эпохи»

Вариант этой статьи, который, как отмечалось в предисловии редактора, печатается одновременно и в Германии, мы озаглавили «Ремарк в России больше, чем Ремарк», использовав знаменитую формулу Е. Евтушенко: «Поэт в России больше, чем поэт». Евтушенко имел все основания сказать так, ибо поэт в России — от Пушкина до Окуджавы — всегда был и утешителем, и учителем, и пророком. С прозаиками такого, казалось бы, произойти не может. Поэзия легка — проза тяжеловесна, поэзия крылата — проза медлительна, поэзия кратка и емка — проза требует времени на чтение и размышление. И тем не менее для читателей в России в XX веке нашелся и прозаик, который предстал как нечто большее, нежели просто автор романов; он явился для миллионов читателей и врачевателем, и наставником, и провидцем. Таким прозаиком для нескольких поколений российских читателей стал Эрих Мария Ремарк.

Почему Ремарк оказался так популярен? Что послужило причиной его ошеломляющего успеха? Чем сумел он так покорить сердца читателей? Ответов на эти и подобные вопросы давалось и дается немало, но и сегодня многое в рецепции творчества Ремарка в России остается загадкой. Ниже мы дадим свои ответы на перечисленные вопросы. Естественно, что это наше объяснение причин всенародной любви к Ремарку, прежде всего у читателей-шестидесятников, — одно из многих.

И в тридцатые, и в пятидесятые-шестидесятые годы так называемый советский человек жил в мире громких, трескучих фраз, лозунгов, призывов. Под стать всему этому была и массовая литература тех лет. И вдруг появляются книги, в которых тихие и добрые слова о подлинной любви, о настоящем товариществе, о бедах и надеждах человека, о его, только его маленьком счастье.

Советские люди были вынуждены состоять частью массы, общества (классов, партии, профсоюзов, комсомола). У Ремарка люди тоже объединены, но иначе. Это маленькие группы: взвод, три товарища, солдат-отпускник и его девушка. Его герои — не люди массы, его герои — индивидуальности. А большинство людей, не потерявших способность мыслить даже в самом тоталитарном обществе, не могут не мечтать о том, чтобы стать самостоятельной личностью. В тоталитарном обществе личность растворялась в массе ей подобных. В книгах Ремарка человек никогда не терял своей индивидуальности. А люди всегда, даже бессознательно, стремятся к самоидентификации как некой социальной особости.

У советских людей «воспитывали» так называемую верность партии, верность классу, каким-то коллективистским принципам, а у Ремарка они читали о верности любимой, о верности другу.

Советским людям в книгах и кинофильмах разжевывали азбучные истины с неизменным идеологическим приварком, а, читая Ремарка, они вдруг ощутили себя умными людьми, которые в состоянии многое понять без наставлений и указаний. Они неожиданно ощутили себя — каждый в отдельности — заговорщиками, ибо каждый начинал понимать то, о чем не кричало радио, не писали газеты и книги сталинских лауреатов.

Советским людям всегда твердили, что эмигранты — враги, что эмиграция — это предательство. На страницах ремарковских книг они вдруг увидели иных русских эмигрантов — умных, достойных людей. Они вдруг поняли, что эмиграция — это форма спасения, но вместе с тем эмиграция — это несчастье. И читатели начинали уважать эмигрантов, переставали верить бредням о русских за границей.

Людям прививали науку ненависти к врагу, к вражескому солдату, а у Ремарка они вдруг читали откровения молоденького солдата, увидевшего в противнике такого же, как он, человека.

Советским людям твердили о жестокости всех немцев, а тут вдруг немецкий солдат отпускает на волю русских партизан.

И что уже совсем странно: оказалось, что можно пить, пить много, но не быть пьяницей, а оставаться достойным и приятным для других человеком.

И даже то, что в книгах Ремарка, как правило, нет счастливого конца, было для людей, привыкших к узколобому оптимизму романов социалистического реализма, чем-то новым, но очень понятным и даже нужным, ибо они были сыты пустым бодрячеством.

Наша интерпретация феномена «Ремарк в России» затрагивает лишь часть аспектов этой большой темы, которая требует дальнейшего углубленного изучения. И, конечно, перечень подобных открытий, которые делали советские люди, читая романы Ремарка, можно продолжать и продолжать. Важен не сам перечень, важна миссия Ремарка в советском обществе. Он рушил мир, возведенный коммунистической идеологией, и вместо него строил в душах людей мир с человеческим лицом, он снимал шоры и открывал глаза, он возвращал людям вечные человеческие ценности, он утешал и вселял надежду.

Какие же романы Ремарка так пришлись по сердцу российскому читателю? Непререкаемый литературный авторитет В. Шкловский в своих знаменитых «Повестях о прозе» писал: «У нас любят Хемингуэя, Ремарка. «Три товарища» Ремарка — одна из любимых книг Москвы. Ее читают в старых деревянных домах города и берут с собой, переезжая в новые дома, читают на стройках. Это книга о товарищах, книга о воле оставаться вместе, помогая друг другу; в ней потерянное поколение пытается защищаться» [10, с. 420]. Конечно, с В. Шкловским злую шутку сыграл характерный для бывшего Советского Союза и России москвоцентризм. Это тот редкий случай, когда Шкловский был неточен. Ибо Ремарка читали не только в Москве, и, может быть, даже не столько во всегда сытой Москве. Ремарка читали в Ленинграде и Харькове, в Хабаровске и во Львове, в Ташкенте и Петрозаводске, в Тбилиси и Вильнюсе, Ремарка читала вся огромная страна. И читала не только «Трех товарищей». Но здесь В. Шкловский прав — роман «Три товарища» Ремарка был и остается у читающих его по-русски почти вне конкуренции.

Но ошибался не только В. Шкловский, ошибался и другой умный человек. На заре демократических преобразований в России один из шестидесятников, кинорежиссер, кинодраматург С. Кулиш с горечью писал, что Ремарк, «некогда оказавшийся на самом гребне читательской моды, теперь почти забыт, а новые поколения зачастую и вовсе не знают этого имени» [7, с. 3].

О том, что Ремарк в России не забыт, что его знают и что знают его не только люди старшего возраста, но и весьма значительная часть молодежи, о том, что творчество Ремарка и сегодня востребовано российскими читателями, свидетельствует социологическое исследование по проблемам рецепции прозы Ремарка, проведенное в 1997—1998 годах кафедрой немецкого языка Северного международного университета (г. Магадан). В опросе участвовали 172 человека из многих городов России (Москвы, Белгорода, Иркутска, Магадана, Хабаровска и др.). Ответы на содержавшийся в анкете вопрос «Когда Вы читали Ремарка?» не могут не радовать, поскольку 40% респондентов заявили, что они читали Ремарка в 90-е годы, т. е. в последнее десятилетие. При этом важно иметь в виду, что более половины опрошенных (51 %) — люди в возрасте до сорока лет. Из этого следует, что большая часть информантов узнала Ремарка и читала его намного позже того пика популярности писателя, который пришелся на конец 50-х — начало 60-х годов. Таким образом, из круга чтения людей в России Ремарк никогда не выходил, и число его читателей и почитателей постоянно пополняется.

Опрос показал также, что безоговорочным лидером у российских читателей Ремарка является роман «Три товарища». Этот роман прочитало самое большое число читателей, и он же оказался на первом месте при ответе на вопрос «Какие романы Ремарка произвели на Вас наибольшее впечатление?» За этим романом следуют романы «На Западном фронте без перемен» и «Триумфальная арка».

Естественно, что подавляющая часть респондентов читала Ремарка в переводах (77%). При этом качество переводов оценивается читателями как высокое (74%), хотя, как показали исследования, оно не всегда хорошее [3, с. 18—23].

Итак, Ремарк пришел в Россию именно через переводы. Переводы относительно хорошие и переводы слабые. Но сила ремарковского оригинала всегда была такова, что даже самый плохой перевод оказывался достаточным для того, чтобы произвести на читателя впечатление, сходное с тем, которое любой его роман оставлял в душах людей, непредвзято читавших его в оригинале. Так, через переводы, Ремарк вошел в духовный мир российского человека. При этом читатели (88%) не думали о переводчиках, не знали и не запоминали их имен.

Здесь важно подчеркнуть, что восприятие переводов Ремарка как особой онтологической данности, имеющей автора-Ремарка, но как бы само собой возникшей в сфере иного языка, языка перевода, как бы созданной каким-то неведомым духом на языке читателя, характерно не только для так называемых рядовых читателей, потребителей литературы. Так, уже в 2001 году рецензент-писатель пишет отзыв на новое издание романа «Три товарища» на русском языке и говорит в своей рецензии обо всем, но только не о том, что это не оригинал, а перевод, не указывает, чей это перевод, когда он был создан, единственный ли это перевод или один из многих, хорош он или нет. Имеет место какое-то гипнотическое воздействие имени автора на читателя, причем читателя-профессионала, каким не может не быть писатель, и он забывает, что имеет дело с переводом, а не с оригиналом (ср.: [6, с. 22]).

На приоритетах читателей, на бытовании романов Ремарка, на их функционировании, думается, сказались не только содержание романов, их значимость, но и сроки их прихода к читателям в России. История освоения прозы Ремарка в России весьма своеобразна. Вот несколько показательных фактов.

Как известно, роман «На Западном фронте без перемен» был издан в нескольких русских переводах с необычной оперативностью. По мнению д-ра Т. Шнайдера, которое он высказал во время пребывания в Магадане в ноябре 2000 года, русский перевод 1928 года оказался вообще первым переводом романа на иностранный язык. Поэтому до негласного запрета книг Ремарка, последовавшего в 30-е годы, его успели прочитать миллионы людей [4, с. 61—65].

Роман «Возвращение» появился в русском переводе через два года после выхода в свет оригинала, а роману «Три товарища», опубликованному на языке оригинала в 1938 году, пришлось дожидаться своей русской «реализации» двадцать лет. Зато роман «Жизнь взаймы» впервые вышел в виде книги именно в Советском Союзе.

Иная судьба была уготована роману «Искра жизни», первый перевод которого смог появиться в периферийном альманахе «Кубань» (1966) на излете хрущевской оттепели, а новым переводам пришлось ждать начала перестройки, когда один за другим увидели свет три разных перевода: В. Котелкина, Р. Эйвадиса и М. Рудницкого. Кстати, по данным того же опроса оказалось, что роман «Искра жизни» меньше всего известен читателю и единицы опрошенных назвали его в числе романов, которые произвели на них наибольшее впечатление.

Первый посмертный роман Ремарка «Тени в раю» вышел в русском переводе непосредственно после появления оригинала — в 1972 году. Роман «Возлюби ближнего своего», так же, как и роман «Три товарища», был переведен почти через 20 лет и впервые появился в периферийном журнале «Север» (заметим, что именно этот роман дал первый случай переводческого плагиата в истории рецепции Ремарка в России: перевод И. Безменовой (1994) в значительной мере повторяет перевод Е. Никаева (1966) [5, с. 56—61].

История рецепции романов Ремарка в России подтверждает мысль о том, что перевод, как и оригинал, должен прийти к читателю в нужное время. Можно высказать предположение, что если бы роман «Искра жизни» был издан в Советском Союзе во второй половине 50-х годов (после XX съезда партии), то он вызвал бы более сильное потрясение, нежели роман «Черный обелиск», который как бы занял его нишу. Мысли автора «Искры жизни», правомерно ставящего на одну доску фашистов и коммунистов, оказались бы очень созвучными той эпохе переоценки ценностей, которая началась с осуждения Хрущевым преступлений сталинизма против собственного народа. Вместе с тем можно допустить, что, будь роман «Три товарища» переведен раньше, до войны или же сразу после войны, он не произвел бы такого впечатления, поскольку читателю нужны были те двадцать лет, чтобы дорасти до него.

Из этого следует важный вывод: книга должна приходить к читателю вовремя, и тогда она выполнит свою миссию максимально полно.

Однако бытование переводов романов Ремарка в Советском Союзе и России в какой-то мере парадоксально, поскольку его романы так часто и так много переводились и переиздавались, что составили целый пласт в истории российской культуры, а между тем, интереса со стороны историков перевода, литературоведов, переводоведов к истории и качеству этих переводов, к своеобразию их рецепции как критиками, так и читателями почти не проявлялось. Поэтому сегодня серьезных исследований истории переводов романов Ремарка, исследований самих переводов не существует.

Но, к счастью, о творчестве Ремарка и, косвенно, о переводах его книг есть много умных, глубоких высказываний, сделанных настоящими интеллигентными читателями и почитателями его творчества.

А. Битов, например, ставит в один ряд «Песнь песней» Соломона и «Три товарища» Ремарка по их воздействию, по их ауре. В предисловии к роману он пишет: «Роман не столько отразил жизнь, сколько повторил своею ненаписанностью нашу психологию восприятия жизни, в которой каждый из нас — главное действующее лицо, ради которого разыгрывают роли наши любимые, родные и близкие, ради чего мы и дружим» [2, с. 7]. Интересно размышляет он и о слове «товарищ», которое стоит в заглавии романа: «...это так же не приходило нам в голову, как и то, что слово «товарищ» у Ремарка и слово «товарищ», бытовавшее у нас, не одно слово. Это не были даже синонимы. Товарищ Ремарк... Смешно. Вот вам и еще одна заслуга: Ремарк вернул нам это слово, в его смысле. В нашем, в человеческом» [2, с. 3]. Битов прав: слово «товарищ» имело в Советском Союзе коннотацию официального и официозного обращения. Ремарк своим романом, переведенным на русский язык, расшатал эту коннотацию, и слово «товарищ» перестало употребляться только в его официальном значении (товарищ Иванов, товарищ секретарь и т. д.). Слово вновь заняло свое место в русском языке в более привычном для него значении. Примечателен и тот факт, что в последующих переводах это название сохранилось: никому не пришло в голову избегнуть его в заглавии романа и назвать роман «Три друга», «Три приятеля» и др. (Об истории названия романа и появлении варианта «Drei Kameraden» см.: [14, с. 66—77], [11, с. 232]).

«Это был, с одной стороны, совершенно иной мир, с другой — такой узнаваемый и близкий...» — так раскрывает Д. Стахов психологизм рецепции романов Ремарка российским читателем. Исходя из такого восприятия его творчества, он считает Ремарка, как и Хемингуэя, русским писателем [9, с. 3].

Н. Батова, как преданный читатель и поклонник Ремарка, так философски оценивает творчество Ремарка: «...это праздник, который всегда с тобой. Ибо в каждом человеке, как напоминает писатель, есть ностальгия по существованию, завуалированная ностальгией по прошлому и предчувствием будущего. Мы все-таки хотим вернуться к тому, что близко всем: сущность каждого из нас желает быть. Мы хотим узнать и быть узнанными. Мы хотим закрыть, преодолеть разрыв с самими собой, между тем, что мы есть, и тем, чем мы должны быть, между действительностью и возможностью» [1, с. 76].

Много подобных высказываний, в которых читатель признается в любви к Ремарку, можно прочесть или услышать в беседе. И действительно, если родина — это и родной язык человека, то родиной для него становятся и те книги, которые помогли ему стать личностью. Для миллионов людей такой родиной стали и книги Ремарка. Отношение к Ремарку стало лакмусовой бумажкой, которой определялись не только политические пристрастия, но и нравственные качества человека.

Поэтому отношение огромной массы читателей к Ремарку при социализме и в последние десять лет фактически одинаковое. Режим не мог повлиять на любовь к творчеству писателя, хотя пытался это сделать и в СССР, и в его сателлите ГДР. Как вспоминали Р. Орлова и Л. Копелев, «Otto Готше, старый коммунист, сидевший десять лет в гитлеровском лагере, бездарный писатель, литературный советник Ульбрихта, приехав в Москву на заседание ИМЛИ, сердито жаловался: «Мои книги у вас не читают, не популяризируют, а неофашисты Ремарк и Белль стали у вас бестселлерами. Где же ваше идеологическое воспитание?» [8, с. 91]. (К сожалению, и на родине писателя, в западной части Германии, восприятие романов Ремарка также сопровождалось попытками принизить значение его творчества, свести его прозу в разряд тривиальной литературы. Подробнее об этом см. многочисленные работы Томаса Ф. Шнайдера, и прежде всего его статью «Zur Remarque-Rezeption in Deutschland. Eine Annäherung» [13, с. 168—178]).

В той же книге Р. Орловой и Л. Копелева читаем слова заведующего отделом культуры ЦК КПСС Поликарпова: «Уже некоторые книги Ремарка вызывали протесты наших читателей. Такие книги открывают шлюзы для чуждых влияний. Издавая их, мы неверно ориентируем наших писателей» [8, с. 127]. Но, несмотря на жестокий идеологический прессинг, власть уже почти ничего не могла поделать. Джинн был выпущен из бутылки и творил свои благие дела.

Ремарк давал советским людям возможность накапливать и расширять новый нравственный опыт. Этот приобретаемый опыт преломлялся через систему уже существующих знаний и представлений, воззрений и отношений. Происходило столкновение привычной для людей советской идеологии и «идеологии» Ремарка.

Миросозерцание Ремарка было в состоянии за несколько часов, за несколько дней, которые нужны были, чтобы прочесть тех же «Трех товарищей», в значительной мере вытеснить из головы и из сердца читателей все те идеологические бредни, которые официальная пропаганда вдалбливала им на протяжении всей их жизни. Разумеется, иногда увлечение Ремарком было модой, но это был именно тот случай, когда мода представала социальным благом как для отдельного человека, так и для общества в целом.

Ремарка нередко называли у нас культовым писателем. Да, культ Ремарка существовал в бывшем Советском Союзе, он в какой-то степени существует и сейчас. Но это определение отражает только одну часть бытования Ремарка, его книг, его героев в сознании читателей. Другая, большая часть этого ремарковского бытия в умах и сердцах людей иная: Ремарк стал для миллионов, читавших его на русском языке, необходимым, близким, родным. И это при том, что люди в России ничего не знали о нем, не видели его портретов, поэтому не знали даже, как он выглядит, не знали, где он живет, как живет, каков он. Все это заменилось одним понятием, вбиравшим в себя и нежность, и любовь, и благодарность, и безмерную веру — все заменилось одним именем: Ремарк.

В так называемом «Интервью с самим собой. Большие и меньшие иронии моей жизни» Ремарк говорил: «За железным занавесом все мое печатают без разрешения. В России все мои книги украдены и издаются там огромными тиражами» [12, с. 141]. Берем на себя смелость предположить, что если бы Ремарк знал, что значат его пиратски печатающиеся книги для российских читателей, если бы он знал, с какой любовью и уважением миллионы людей в Советском Союзе относятся к нему, если бы он знал, как изящно он переигрывает неуклюжую машину коммунистической идеологии, и если бы знал, что читатель, воспитанный на романах Толстого и Достоевского, и его причислит к своим классикам, то, уверены, он не огорчался бы по поводу того, что его книги украдены, а радовался бы этому.

В годы эмиграции Ремарк анонимно помогал очень многим нуждающимся, но он не знал, к сожалению, что уже не анонимно, а открыто, вопреки воле правящей тоталитарной власти, он помогает миллионам российских читателей лучше понять жизнь, понять себя и свое предназначение на Земле, вернуться к подлинным чувствам и вновь ощутить надежду и, несмотря на войны, страдания, смерть, вновь поверить в искру человеческой жизни.

Примечания

1. Батова Н.К. Ремарк, жизнь, ностальгия // Век Ремарка: Сб. эссе / Отв. ред. Р.Р. Чайковский. — Магадан: Кордис, 1998. — с. 75—77.

2. Битов А. Как читали Ремарка тридцать лет назад // Ремарк Э.М. Три товарища. — М.: Худож. лит., 1989. — с. 3—8.

3. Заварзина Е.В. Переводы прозы Э.М. Ремарка в восприятии читателей // Век Ремарка: Сб. эссе / Отв. ред. Р.Р. Чайковский. — Магадан: Кордис, 1998. — с. 18—23.

4. Заварзина Е.В. К истории русских переводов романа Э.М. Ремарка «На Западном фронте без перемен» // Идеи, гипотезы, поиск... Вып. 5. — Магадан: Изд. СМУ, 1998. — с. 61—65.

5. Заварзина Е.В. Перевод или плагиат? // Век Ремарка: Сб. эссе / Отв. ред. Р.Р. Чайковский. — Магадан: Кордис, 1998. — с. 56—61.

6. Калещук Ю. Оставшийся в окопах // Алфавит. — 2001. — № 21. — с. 22.

7. Кулиш С. Взглянуть по-новому // Ремарк Э.М. Три товарища. — Ташкент: Мехнат, 1990. — с. 3—8.

8. Орлова Р., Копелев Л. Мы жили в Москве: 1956—1980. — М.: Книга, 1990. — 447 с.

9. Стахов Д. Триумфальная ремарка. Культовому писателю советской интеллигенции — 100 лет // Книжное обозрение «Ex libris» НГ. — 1998. — 24 июня. — с. 3.

10. Шкловский В.Б. Повести о прозе. Размышления и разборы. Т. 2. — М.: Худож. лит., 1966. — 464 с.

11. Gilbert J. Erich Maria Remarque und Paillette Goddard. Biographie einer Liebe. — München: List, 1997. — 696 S.

12. Remarque E.M. Ein militanter Pazifist. Texte und Interviews 1929—1966. Hrsg. und mit einem Vorwort von Thomas F. Schneider. — Köln: Kiepenheuer & Witsch, 1998. — 160 S.

13. Schneider Th. F. Zur Remarque-Rezeption in Deutschland. Eine Annäherung // Das Wort. Germanistisches Jahrbuch 1995. — М.: DAAD, 1995. — S. 168—178.

14. Schneider Th. F. Von Pat zu Drei Kameraden. Zur Entstehung des ersten Romans der Exil-Zeit Remarques II Erich Maria Remarque Jahrbuch / Erich Maria Remarque Yearbook. — 1992. — № 2. — S. 66—77.